Вспомнив ту нелепую историю, Томас невольно скривился. Бледная рука легла на грудь – чуть ниже солнечного сплетения, куда ударил Стивен. Под рубашкой и курткой скрывался уродливый шрам, который успел оставить треклятый светляк, пока Томас не вытряхнул его на пол. Измеритель отлично помнил, как, вопя от боли, извивался на кровати, а другие детишки, хохоча, наблюдали за его страданиями. Для них это была настоящая умора: нелепый белокожий мальчишка, которого ранят безобидные магические вещицы.

– Смотри, опять загорелся! – радовался один из хулиганов, тыча пальцем в сторону Томаса, вены которого безостановочно мерцали голубым светом.

«Хорошо, что магия постепенно уходит…» – стащив с полки одеяло, с некоей долей злорадства подумал альбинос…

Впрочем, куда хуже магии те, кто неправильно ею пользуется. Эта проблема существовала всегда, но, разумеется, о ней заговорили только после того, как волшебство начало испаряться, точно лужа в солнечный день. В бытность же Томаса мальчишкой ни дети, ни взрослые особо не беспокоились о запасах магии. Лампы с джиннами покупались впрок (Мортимеру и ему подобным на радость), светильники, включающиеся по хлопку, и компактные обогреватели давно стали обыденностью. Магия слишком плотно вросла в ткань мира; представить себе жизнь без волшебства могли разве что альбиносы, но и они, будь у них возможность, с радостью заимели бы себе артефакт-другой. Тот же обогреватель мог сделать подвальчик Томаса гораздо более уютным местом…

«Хотя, раз магия уходит, стоит ли вообще тратить оливеры на подобную ерунду?…» Две дюжины опустевших лавок за полгода – весьма дурной знак. С другой стороны, что такое две дюжины лавок с точки зрения целого мира? Да в одном Вандерсайде их около сотни, если не больше…

Томас снова плюхнулся на тахту и вытянулся в полный рост. Укрываться сразу он не стал – любил забираться под одеяло, когда уже замерз.

«Решено – если Патрик поможет мне стать нормальным, тут же куплю себе обогреватель… хотя и печку сразу выкидывать не буду – мало ли что…»

Положив ноги на серую махину одеяла, Томас запрокинул голову и уставился на горящую свечу на стене. Крохотное пламя освещало комнату едва-едва, но Измерителя это вполне устраивало – по той же самой причине, по которой он любил ночь больше, чем день.

«Ой, это ж и к ней вставать, тушить… Так неохота… Но бросать нельзя».

Однако не успел он собраться с духом и повторить недавний подвиг, как свечка погасла сама – видимо, из-за сквозняка, который был частым и, по сути, единственным гостем альбиноса за последние пару лет.

«Ну вот и славно…»

Уснул Томас куда быстрей, чем обычно. Снилось ему, как он, совершенно нормальный, розовощекий парень, летним днем гуляет в городском скверике вместе с улыбающейся Ребеккой. Неясно, правда, почему она согласилась прийти – «перекрасившиеся» альбиносы, судя по всему, ей нравились не особо… Но – это ведь был всего лишь сон, а потому Измеритель не ломал голову понапрасну. Он просто наслаждался – чудесной погодой, чудесной спутницей и чудесным новым собой, которым его сделало секретное волшебство Патрика.

Завтрашний день должен был стать началом новой жизни.

Или, по крайней мере, первым робким шажком в ее направлении.

– Снимите-ка с него мешок.

Нельсон никогда прежде не встречался с Арчи, но по властному тону сразу понял, что к нему обращается ночной король Западного Стоунпорта. Стилет и Кувалда говорили совершенно иначе, хотя, надо думать, всячески пытались подражать боссу. Что-то более-менее похожее получалось у Гарри, но после трагедии, превратившей его в полутруп, он заметно сдал и порой нес полную околесицу.