– Лиза, я хотел бы объясниться…

– Мне совершенно все равно, кого вы трахаете, коллега. Но вы поставили меня в дурацкое положение, расположившись в раздевалке. В следующий раз закройтесь в кладовой или в протезной, там по утрам никого не бывает.

– Лиза, это недоразумение.

– До свидания, коллега.

Я почти бегу по тротуару, надо не забыть хлеба купить, а еще мне сегодня нужно чистить аквариум в одной фирме… Я почти забыла, что Остапов идет рядом.

– Вы всегда так бегаете?

– Я ужасно устала. Вы что-то хотели спросить?

– Собственно, просто пообщаться хотел. Скажите, а ваш рыжий приятель тоже врач?

– Да.

– И вы его… любите?

– Рыжего? Капитан, он – мой единственный друг, и я совершенно не хочу портить с ним отношения.

– Что вы имеете в виду?

– Если возникает то, что люди по ошибке называют любовью, то речи не может быть о дружбе. Любовь проходит, дружба может длиться всю жизнь. А я собираюсь дружить с Рыжим всю жизнь – его или свою.

– Ясно.

– А вы что, решили за мной приударить?

– Вы всегда были такой прямолинейной или это профессия так вас отшлифовала?

– Всегда. Профессия просто мне подошла. Вы хотите еще что-то сказать?

– Да. Это лишает отношения романтического флера.

– Терпеть не могу романтику.

– Почему?

– Потому что это иллюзия. А когда она проходит, реальность кажется еще более уродливой.

– Не понимаю.

– Вы просто делаете вид, что не понимаете, втягивая меня в длинную и бесплодную дискуссию, в результате которой все останутся при своем. И я начинаю задумываться – зачем вам это нужно? Есть несколько версий, и версию насчет приударить я сразу отметаю как нежизнеспособную. Не спрашивайте почему, не о том речь. Нет, капитан, вы лихорадочно ищете ответ на вопрос: не я ли наняла киллера для Сашки и своей ли смертью умерла полоумная Антоновна. И не пора ли оттащить меня в околоток и обработать по-свойски при помощи резиновой дубинки, мешочков с песком и прочих атрибутов дознания.

– У вас о полиции неверные представления.

– Да неужели? А я думаю, вполне верные. Я реально смотрю на мир, а вы? Ну, это я приблизительно могу представить. Для таких, как вы, мир поделен на своих и всех остальных. У вас есть корпоративная неприкосновенность, а с другими вы можете поступать так, как вам захочется – например, закрыть человека в камере, тем временем провести обыск в его квартире и вынести оттуда все материальные ценности. И никто ничего не докажет. А еще вы можете, закрыв глаза, пройти мимо тех, кто убивает человека, при этом пнув ногой мешочек с жареными семечками, которые продает бабка-пенсионерка. У вас слишком много прав, и вас это испортило.

– Вы так ненавидите полицию, что я начинаю задумываться о причинах этой ненависти.

– Просто я вижу все таким, какое оно есть.

– Но при этом страшно обобщаете, вам не кажется?

– Нет. Спасибо, что проводили. Можете выплюнуть вату. Заболит зуб – приходите, поможем.

Я иду во двор, а он остается. Что ж, у меня нет никаких причин быть с ним любезной. Я ненавижу полицию, это правда.

А вот и наш бомонд – сидят на скамейке около входа в общую нору и щелкают тем, что когда-то было зубами. Ничего, дорогие, вы старые уродки, а я молодая и красивая, меня хотят мужчины, а вас хочет только контора «Ритуал».

– Когда же ты Сашку хоронить будешь? – Ивановна хищно смотрит на меня.

– Когда тело отдадут, тогда и буду. Но пока он им для чего-то нужен.

– А для чего?

– Сходите в полицию, поинтересуйтесь. Лично мне это по барабану.

– А мебель куда ты денешь?

– Выброшу.

– Всю?!

– Конечно. Это же просто рухлядь.

Я спешу в дом, потому что сейчас они начнут клянчить. Мне не жаль хлама, но ни одной из них я не хочу оказывать любезность. Сегодня они раздражают меня гораздо больше, чем обычно, – скоро зима, черт подери!