Системный процесс последовательного формирования новой социокультурной и этнической идентичности, запущенный большевистской партией после Октябрьского переворота, имел сложный и амбивалентный характер. С одной стороны, с 1920-х гг. значимым трендом стала стихийная атомизация советского общества, детерминируемая специфической политикой так называемого «деклассирования». Хозяйственная разруха после Гражданской войны и жесткие технологии государственного управления приводили к естественной активизации социальной мобильности, сопряженной с трудовыми миграциями. По справедливому определению Ш. Фицпатрик, «из-за хаотичности и аморфности общества, высокой социальной и профессиональной мобильности в революционный период социальное положение огромного числа граждан не поддавалось точному определению»99. Указанное явление приобрело значительные масштабы, и, несмотря на титанические усилия властных структур, социальная инертность, в частности, рабочего класса достигала к концу 1920-х гг. угрожающего уровня. Безусловный гегемон революционных преобразований, предусмотренных марксистской доктриной, в практическом ракурсе нередко оказывался телеологически инертным и аморфным сообществом дифференцированных индивидов.