Мальчик становится мужчиной. Судьба приводит его в семинарию, где он готов всю жизнь посвятить служению Богу, но вскоре он осознает, что в церкви нет Бога, есть лишь люди, скрывающие за ее стенами свои грехи. Мужчина чувствует ее гниль, чувствует, как та душит Божью благодать, поэтому он поворачивается лицом к миру и находит в нем еще больше гнили: войны ради получения прибыли; неимущих, чьи карманы опустошил экономический кризис; протянутые за помощью руки и руки, не протянутые в ответ. Мужчина не на том пути, по которому стремился идти. И он уже не знает, где тот самый путь. Он возвращается домой, к своей матери, которая ненавидит его, туда, где она унижала его, убивая в нем личность, и опускается на колени. Он молится. Молится тридцать часов. Без отдыха, сна и еды.

Они останавливаются у дверей сарая. Внутри стоит Лев, в центре людского круга – вокруг него собралась семья.

И все они, осознает вдруг Би, ждут ее.

– На тридцатый час, – говорит Кейси, – Бог послал Льву видеˆние. И Лев хочет поделиться им с тобой. Он выбрал тебя.

Кейси отпускает ее руку и отходит к остальным, теряясь на общем фоне. Лев идет к Би, не сводя с нее глаз, и останавливается совсем рядом. Прикасается к ее лицу ладонью, теплой и любящей.

– Готова прозреть? – спрашивает он.

Би стоит в одиночестве на поле, по ее лицу струятся слезы, вокруг сердца возводятся стены храма. Она не чувствует печали. Она не боится. Она прозрела. Все видится теперь по-иному. Би смотрит на солнце, в голове тихонько звенят колокола. Потом она осознает, что это звонит ее телефон. Пришли сообщения от Пэтти.

«Ло очнулась», – говорится в первом.

А во втором: «Ло очнулась и зовет тебя».

На дороге между городами Чапмэн и Остер есть участок, когда-то залитый кровью моих родителей. Их выкинуло прямо на шоссе, где они и перестали дышать. Люди, ездящие здесь, не считают эту дорогу священной. Она для них – лишь отрезок пути, соединяющий два места: то, откуда они уехали, с тем, где хотят оказаться. Теперь я сама стою там, где стоял Джереми. Пассажиры спешат к своим платформам, не ведая о произошедшем здесь месяц назад. А если и есть те, кто ведает, то они быстро забыли о случившемся и спокойно живут себе дальше.

Жаль, я не такая, как они.

Я смотрю на флаер в руке.

«Проект „Единство“ приглашает всех на свою ежегодную публичную проповедь на ферме Гарреттов».

Там почти гарантированно будет Би. Если я хочу поговорить с ней, то тоже должна быть там. Прийти без предупреждения, разумеется, поскольку у Би есть одна привычка – испаряться, заслышав обо мне.

Я долгое время не пересекалась с «Единством». Последний раз на то и «последний». Я не пыталась общаться с сестрой. И даже не говорила о ней. Если бы мне пришлось делать ставку на то, кто из нас обеих первой нарушит правила, на Би я не поставила бы.

Так почему тогда, спустя все эти годы, она вложила мое имя в уста погибшего парня? И что он просил меня обрести?

Я ухожу с перрона в привокзальное здание, посмотреть на часы. Пятнадцать минут. Без задержек.

– Я тоже туда.

Рядом стоит кареглазая женщина. У нее теплый взгляд, коричневая кожа с золотистым оттенком и заплетенные в косички волосы до лопаток. Я бы дала ей около тридцати или тридцать с хвостиком. Она улыбается, глядя на сжатый в моих руках флаер.

– Я имею в виду проповедь.

– Вы член Проекта?

– Да, – в голосе слышна немалая толика гордости.

Обвожу взглядом станцию. Сколько таких, как она, вылавливают тут? Я должна была это предвидеть. Члены Проекта бесстыдно используют любую возможность. Я поворачиваюсь к женщине и откидываю волосы с левой стороны лица, открывая шрам. Определенные люди из «Единства» знают меня, а я – их. Джереми не был одним из них. Интересно, он исключение из правила или нет?