– Позже – обязательно! Но пока могу сказать, что я умею собираться и если буду морально готова, ничего страшного не случится, капитан, – женщина чуть нахмурилась, убеждая явно не только меня, но и себя. А я здесь придурок, которому следовало дать хорошую затрещину, чтобы перестал отслеживать каждую мельчайшую гримасу этой женщины. Мы работаем, помнишь?

– Ну тогда хорошо, начинайте готовиться, хотя сильно напрягаться особого смысла не вижу. Я хотел опросить этого «пострадавшего-тире-свидетеля» в одном лице лично, мутный он какой-то, но вполне могу отправить туда и Василия. Помощник он мне или как? Но вот со вторым вариантом не так просто. Брать вас на встречу с этим наркокудесником кажется мне очень неудачной мыслью. Во-первых, черт его знает, что у него там за окружение и как оно повлияет на вас, а вы на него. Во-вторых, если двери нам тупо не откроют, возможно, придется провести не один час, сидя в машине перед домом, ожидая с моря погоды, и уйти ни с чем. По мне, самым удачным вариантом будет отправить вас в отдел чаек попивать с Василием, и везде самому. Но если будете сидеть в кабинете, то начальству тут же стуканут. А нам это ведь не надо?

– Очевидно, нет. Но что же делать? Я хочу помогать, а не путаться под ногами и создавать помехи.

– Раз так, то поедем сначала в больницу, там часы посещений ограничены, а потом отправимся по адресу и глянем, что там. И готовьтесь к тому, что, возможно, придется всю задницу в машине отсидеть.

– То есть это будет полицейская засада? – Неожиданно темные глаза Влады сверкнули любопытством и даже азартом. Тонкие ноздри затрепетали, а щеки едва заметно порозовели, четче обозначая перламутровую белизну остальной кожи. – То есть самая настоящая?

Я едва не застонал от досады на то, что реакция моего тела на всплеск оживления этой женщины опять была мгновенной и однозначной. Кому-то точно нужно потрахаться, и я даже знаю, кто этот кто-то! А что касается Влады… Ничего, посмотрим, как ей идея посидеть несколько часов без движения будет после нравиться.

– Ну, засада – это громко сказано, но что-то в этом роде. И весело не будет, – предупредил, стараясь выглядеть как можно строже и скучнее, но то, как женщина напротив закусила уголок губы и неумело пыталась скрыть за равнодушием живой интерес, абсолютно сбивало нужный настрой. Когда вот так самым краешком проглядывала ее настоящая натура, я уже традиционно подвисал, ощущая себя человеком, пытающимся рассмотреть огромный фейерверк в крошечную щелку в двери.

Когда подъехали к многоэтажному зданию клиники, я закрыл машину и протянул ключи Владе.

– Давайте так: почувствуете себя плохо и захотите уйти, просто сделайте это. Увидите что-то странное или представляющее интерес, придержите это при себе. Расскажите потом.

Но все время, пока я опрашивал некоего Манникова Александра Кузьмича, двадцати трех лет от роду, Влада сидела тихо, как мышь, у окна и, кажется, вообще игнорировала все происходящее. Свидетель постоянно путался в показаниях, ссылаясь то на природную общую забывчивость, то на удар по голове, беспокойно ерзал и теребил одеяло, и я уже чувствовал своей ментовской задницей, что он врет мне через слово. Но когда попробовал надавить, уточняя некоторые моменты, то он закатил глаза и заканючил, что ему плохо, говорить больше не может, и срочно нужен врач. Не став настаивать, куда он на фиг денется с подводной лодки, я принял решение уйти.

– Ну, что скажете? – полюбопытствовал у Влады, когда уже спускались по лестнице.

– Вы и сами все поняли, Антон.