Очень полезный предмет, нужный в хозяйстве. Это мы приберем, а пока пару глотков из фляжки. Предмет оказался не только невзрачен на вид, но и небоеспособен, обойма не вытаскивалась, и сам он не взводился, прикипел насмерть. Вздохнул и, заткнув его за пояс, прикрыл рваным свитером. Надо будет навестить одноглазого Хаймовича, он в таких делах дока. Снизу подали голоса любопытные:

– Эй! Ну что там? Чу, нашел? Есть че?

Я выглянул вниз. Поистине, любопытство – одна из самых сильных эмоций, она даже придала выразительность этим скучным мордам.

– Есть, жмурик! Его, правда, давно покоцали, но можете погрызть, если хотите, – крикнул я вниз и кинул им берцовую кость.

– Придурок! Мать твою, Толстый! Полезное есть че? Ты не спи, давай пулеметы скручивай!

– Сейчас отдохну, поем и займусь. Тут быстро не управишься, ржавое всё…

Не собирался я отдыхать, и поесть я мог по ходу дела. Мне нужно было время, чтобы обыскать кабину и прикарманить всё самое ценное. Они внизу это тоже понимали, но помешать мне не могли, что злило их до невозможности. Засунув за щеку кусок вяленого мяса, я полез в кабину пилота и там обнаружил еще одного покойника – в рваном пилотском кресле с характерными дырками в спинке сиденья. Дырки были и в лобовом стекле, и сбоку, и снизу, и через них задумчиво свистел ветер.

Непроглядная серая мгла на горизонте сменялась тяжелыми свинцовыми тучами. Где-то на окраине города, за последними видимыми отсюда домами, уже шел дождь. Совсем скоро здесь станет очень неуютно. Я поежился, представив, что, видимо, придется провести здесь ночь, под пронизывающим холодным ветром и дождем.

Пистолет у второго покойника оказался исправен, что радовало. Не мешало бы стрельнуть из него для проверки, но двоим внизу совсем необязательно знать о моей находке. А вот автомат, проржавевший до самого затвора, я им, пожалуй, подарю. То-то бедолаги обрадуются.

Пока прожевал кусок, посреди десантной кабины уже образовалась небольшая горка находок. Образовало ее, в основном, содержимое вещмешка, который я вытряхнул на пол. Так. Начнем делить. Вздутые консервы им, таблетки из аптечки им, ампулы из аптечки мне, сухарики мне, куртку мне, носки им, штаны мне, трусы им, бритвенные лезвия мне, коробку от них им, нож складной им, штык-нож мне, автомат ржавый им, бейсболка с дыркой им. Не обделил ли я их часом? А? Есть еще форма на скелете, дырявая, правда, вся и расползается по ниткам, ну так и быть, им отдам. А вот планшетку с картами я, пожалуй, возьму себе. Жаль, что не разбираюсь я в них. А тут еще тетрадка какая-то. И чего тут написано?

Открыл и пробежал глазами по линялым от времени закорючкам:

«Взрыв я ощутил спиной. Такой пронзительный жар, что одежда на мне вспыхнула. Вспыхнул забор у дома, вспыхнула листва на деревьях. Живым факелом я перепрыгнул через забор и упал в лужу, грязная вода показалась мне вершиной блаженства. Потом я встал и пошел искать своих. Они должны были успеть уехать на поезде. В городе никого не было, никого, ни единого живого человека. Лишь кое-где я встречал обугленные головешки, бывшие когда-то людьми, да старые брошенные автомобили, черно коптящие горящими колесами. Пустые дома смотрели на меня оплавленными глазницами окон».

Вот это да! Да это не иначе как записки выжившего!!! Отлично! Хаймовичу подарю. Он такие вещи страсть как любит, порадую старика. Стоп! Что-то я пропустил, что-то блестящее мелькнуло на мгновение, я ухватил это боковым зрением и тут же упустил из виду, узрев целый вещмешок. А, вот оно – армейский жетон, что болтался на позвонке скелета, и с ним в паре какая-то загогулина. Цепочка паяная, не порвешь, пришлось снимать через голову. На жетоне и хреновине какие-то то ли знаки, то ли надписи. Дед потом прочитает.