– Ага!

– Чего ага? Эти твари по всей крыше расползлись и улетать не думают!

– Чего орешь? Я всё прекрасно слышу.

– Дверь открой, может, по внешней стене уйдем.

– Дверь изнутри не открывается, замуровали, демоны!

– Вон кнопки сбоку от двери нажми, открыться должна. И я сдуру нажал. Может, нажми я другую, дверь взаправду открылась бы, но нам не повезло. Кабинка дернулась и поползла вниз. Сердце екнуло. Мы вцепились с Косым друг в друга, словно перед смертью, и лишь немного спустя, поняв, что разбиться нам не грозит, стыдливо разжали объятия.

Под настоящим именем меня давно никто не помнит и не знает. С детства ко мне прилепилась кличка. В школе, как это часто бывает, она происходила от фамилии, позже, в институте, – из-за моих любимых дрозофил. Мухин и мухи, согласитесь, почти родственники.

Благодатный был материал, эти дрозофилы, генетически простой и пластичный, и недостатка в нем не было. Генетически измененные дрозофилы увеличивали рост и по непонятным причинам начинали создавать ульевые конгломераты. Но для дальнейших исследований требовались другие подопытные…

– Матерь Божья! Толстый, мы же к ним в гнездо спускаемся!

И действительно, кабинка неуклонно ползла вниз и на кнопки больше не реагировала.

– Косой, ты какую-нибудь молитву помнишь?

– Из тех, что старый нам читал? Только одну: хлеб наш насущный дай нам днесь и избави от долгов наших, как и мы прощаем должникам нашим…

– Ты чего несешь? – возмутился я. – Про долги, про хлеб вспомнил! Читай быстро со мной!

«Святый Боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй нас! Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!»

– А поможет?

– Повторяй за мной! Святый Боже! Святый крепкий!.. Умирать в гнезде жутко не хотелось, Косой подхватил мою молитву, и мы затараторили. По мере опускания лифта я лихорадочно прощупывал окружающее пространство на предмет опасности. Опасность была, но где-то в отдалении. Поэтому, когда лифт остановился, дверь, вздохнув, открылась, и на нас никто не набросился, мы с Косым одновременно с облегчением выдохнули.

– Помогло, а ты не верил, – сказал Косой.

– Вот за что я тебя не люблю, Косой, так это за привычку валить всё с больной головы на здоровую!

– Ладно. Проехали.

Выйдя из лифта, мы попали в небольшую, тускло освещенную комнатушку, скорее коридорчик, заканчивающийся глухой дверью. Ручек на ней не было, лишь знакомая замочная скважина. Без промедления сунул ключ. Раздался мертвенный женский голос:

– Подтвердите свой допуск. Подтвердите свой допуск. Без подтверждения допуска через десять секунд вы будете уничтожены.

– Ни хрена себе! – Косой ломанулся назад к лифту, но дверь не открылась.

В моей голове вихрем пронеслись мысли, первая: пропали! Вторая – Хаймович, чертящий пальцем по пыльному столу, коробочка с прорезью и его слова: допуска у нас нет. Да вот же она, рядом с дверью! Что туда вставить? Меж тем мертвячка начала отсчет:

– Десять… девять… восемь… семь…

Жетон! Жетон плоский и туда влезет! Ключ из скважины не вынимается, цепочка не рвется! Но длины хватает. Вставил.

– …четыре… – Наступила секундная пауза и голос продолжил: – Допуск подтвержден.

Покойница заткнулась, и в оглушительной тишине щелкнул замок. Мы стояли с Косым, задыхаясь от эмоций. Он снял с пояса фляжку и припал к ней губами.

– Много не хлебай! Кто знает, когда еще воды наберем…

Косой оторвался от фляжки и протянул мне.

– Ты как знаешь, Толстый, но я сейчас найду эту сучку и врежу ей, ой врежу…

Хлебнув, вернул фляжку.

– А тебе не приходило в голову, что это она на крыше пулемет в ход пустила?