– А ты слушай, а не мечтай! Короче, Шлиц послал Фафочку, а Фафа озлобился.
– И что? – снова перебил Федя.
– А то! Надулся и заткнулся. А как только Иосиф ушел из клуба, Фафа сбегал к менеджеру. Носик обмакнул и давай храбриться.
– Ух ты! И чего, чего он говорил?
– Ха! Говорил? Он орал как резаный. Как завелся, я его не мог остановить. Да что я?! Никто не мог. Сперва он начал весь разговор пересказывать. Ну, мол, я его как человека просил. Я же звезда, а не розовая кофточка.
– Это клево! Не розовая кофточка! Ха-ха!
– В общем, Фафочка растравил себя дальше некуда. И тут его понесло. Начал ругать его. Кричит: «Он меня послал в задницу! Вы слышите, люди добрые, в задницу. Так я с удовольствием залезу к Шлицу в это место. И буду там сидеть до тех пор, пока он не взмолится о пощаде. Пока не будет меня умолять стать председателем жюри!»
– Круто! Умница Фафа! Я его обожаю. Такой клевый ответ. Это тебе не «розовая кофточка». Только как-то теперь жалко Шлица… А когда это было?
Проша многозначительно поднял брови, и до Феди стал доходить весь смысл сказанного. Он с ужасом смотрел на дружка, а тот молча кивал головой, подтверждая самые худшие догадки Феди. Федя схватился руками за голову и застонал:
– Мамочка! Мамуля! Роди меня обратно! Бедненький Фарфорушка! Бедненький Иосиф Давыдович! Мамочки!
Он причитал и раскачивался из стороны в сторону, Прохор попытался его успокоить и обнял, и Федя, уже не сдерживая эмоций, обхватил друга и зарыдал. Прохор тихонько погладил его по спине и прошептал:
– Тихо, тихо, Феденька. Все хорошо будет. Может, никто и не узнает, что Кирюшенька так ругался и грозился.
Проша и сам себе не верил. За этим скандалом наблюдал весь клуб «Гоголефф». А само по себе появление в одном месте сразу двух звезд – Кирилла Фарфорова и Иосифа Шлица – привлекало журналистов и папарацци со всех концов земли. И вечер накануне убийства не был исключением. Вспышки камер красноречиво говорили о том, что их конфликт не был тайным.
И словно в подтверждение самых худших ожиданий Феди рядом с ними, словно из-под земли, выросли четыре здоровенных дядьки в серых костюмах. Самый рослый, похожий на Николая Валуева по комплекции и выражению лица, взял пальцами-клещами правой руки Федю за локоть, а левой – точно так же Прошу и грозно спросил:
– Федор Филатов и Прохор Москвин?
– Нет! Это не мы, – глупо отозвался Федя.
Оперативник действительно перепутал их фамилии. Но такой ответ явно не устраивал представителя правопорядка, и он, хищно усмехнувшись, тряхнул парней что было сил:
– Ну-ну! Пройдем! Там разберемся, кто из вас ху? – и с силой потащил мальчишек к выходу, и только крик бармена остановил его.
– Эй-эй! Куда пошли? За коктейль тысячу двести заплатите!
– Слышь, ты, продавец воздуха, – опер насмешливо глянул в сторону не в меру шустрого официанта, – хочешь с нами прогуляться? Ты же, падла, не расплатишься!
Тот под железобетонным взглядом оперативника сник:
– Ну, тогда все в норме. Вопросов нет.
– Хм. Кто бы сомневался. Живи, сучонок, пока я добрый. Но я не прощаюсь. Как-нибудь вернусь, потусуемся с тобой, красавчик! – подмигнул оперативник и потащил дружков-неудачников к выходу под молчаливые усмешки своих коллег.
Кассир
Фрост пока не давал Мите Фадееву никаких точных указаний. Так и распорядился: жди и не дергайся. Ни с кем не контактируй, собирай информацию по всем активам и готовь мне бумаги. Митя, несмотря на свою относительную молодость, обладал уникальными качествами, за которые его и ценил Шлиц. Великий продюсер выбрал Митю из тысяч увиденных и проверенных и не ошибся. Фадеев хоть и приворовывал помаленьку, а не подводил никогда. В результате Фадеев стал наиболее приближенной к Шлицу фигурой, и на сегодня именно он обладал наибольшей полнотой сведений об активах покойного Шлица. И уж Митя ясно понимал, что никто не сможет претендовать на деньги Иосифа – прежде всего потому, что никто до конца и не представлял всего масштаба созданного им бизнеса.