– Мистер Кроуфорд, правда ли, что вы разводитесь?

– Будет ли ваша жена судиться за раздел имущества?

– Это ваша новая возлюбленная? Как ее зовут?

Алексис выглядела напуганной и искала поддержки в Эдриане. Мой еще супруг повернулся, словно проверяя, не утащили ли девушку папарацци. Толпа представителей СМИ все давила, и мистер Кроуфорд схватил бывшую сабу за руку, чтобы вытянуть из цепких лап журналистов. Корреспонденты тут же расценили этот жест, как доказательство отношений.

Я выключила телевизор и швырнула в экран пультом. Теперь еще больше ненавидела Эдриана. Какое право он имеет везде шастать с этой самозванкой при законной жене? Это оскорбляло мою пусть и малюсенькую, но все же существующую гордость.

Как разъяренная львица, я металась по дому, не зная, куда пустить энергетический ураган. Эти рыцарские поступки Эдриана на камеру с любовницей стали последней каплей моего терпения. Мне хотелось тоже ранить мужа, но прогулки с другими мужчинами сейчас бы не оказали на него никакого влияния. Он не относился ко мне трепетно как раньше, сейчас ему больше хотелось заботиться о своей новой семье. Но одна вещь, дорогая Эдриану, в доме все же находилась.

Стрелой понеслась в мастерскую, где муж мог пропадать днями напролет. Там он занимался любимым делом, творил картины вопреки призванию, которое для него выбрал отец. В каждом произведении Эдриан изливал душу, выпускал злость и обиду на семью и жизнь. Я знала, что он дорожит картинами, именно поэтому решила их уничтожить.

Я подожгла одну картину, и она начала медленно гореть, процесс мне понравился, и проделала это с каждой. Стало похоже, словно нахожусь в храме, а вокруг пылают свечи. Огонь расходился все больше, но абсолютного удовлетворения не ощущала. Потом меня осенило, чего не хватает. В большой зале я встала напротив своего портрета и некоторое время на него смотрела. Даже в теле той неуверенной в себе, растерянной девушки я чувствовала себя лучше. Сейчас потеряла свою личность, характер, превратившись в жалкую тень. Взяла холст и отнесла в мастерскую, где продолжали полыхать картины.

Только когда мой портрет начало поглощать пламя, почувствовала что-то сродни наслаждению, только с горьким вкусом. Ощущалась завершенность и начало перемен. Одновременно меня переполняла волнение, от чего сердце бешено колотилось. Я уничтожала картины, а меня уничтожали безумие и одержимость.

– Что ты делаешь? – послышался испуганный голос супруга.

Я повернулась, чтобы увидеть его панику, но вместо этого Эдриан смотрел на меня пораженно, так, будто не узнает. Он не бросился в агонии в кострище, а, как здравомыслящий человек, схватил огнетушитель и воспользовался им по назначению.

– Ты же могла спалить весь дом! – кричал Эдриан.

Хорошо, что мое безумие не подсказало облить мастерскую спиртосодержащим веществом, баночек с которым было полным полно в обители художника. Я подожгла лишь картины, и огонь не успел переместиться на другие предметы.

Эдриан потушил пламя, а на месте картин теперь остались обуглившиеся холсты. Затем он подошел ко мне, его белая рубашка была в черных пятнах, а на волосах устроился пепел.

– В кого ты превратилась, Доминика? – обратился ко мне мужчина.

Мне хотелось закричать: «В кого ты меня превратил!», но вместо этого я просто убежала, как девочка, пойманная в момент проказничества.

Мне было безумно обидно, что Эдриан даже не видит своей вины в происходящем, все списывает на мое помешательство. Но я не представляла, что стану такой, наш брак сулил лишь счастливые годы. Но мы были так влюблены, даже не представляли, что невзгоды и трудности осмелятся встать на нашем пути.