Наверняка со стороны было заметно, что Докс чем-то сильно обеспокоен, он то и дело оглядывался по сторонам, вытирал о брюки потные руки, прикусывал тонкие губы, а его маленькие мышиные глазки не могли сконцентрироваться на чем-то одном, суетливо осматривая всех подряд. И это можно списать на страх перед первым сеансом магии, но тут иная причина. Весь город шептался, что в этом шатре творится нечто невообразимое, люди заходили туда со своим горем, а выходили счастливые, при этом никто не мог внятно объяснить, что конкретно с ними там происходило. Два простых условия: делать, что просят, и принести вещь, что печалит. И вуа-ля! Ты обретал счастье, а твой карман становился на сто долларов легче.

И так как Рони Докс работал журналистом, а значит, оставить без должного внимания такую необычную схему обогащения ну никак не мог, особенно когда работу спонсируют. Но расследование оказалось не из простых, пришлось поднять всю агентуру, связи, и только после того, как выяснилось прошлое Боба Грукка, заказчик пошел на крайнюю меру, приказал придать темным делишкам лилипута публичную огласку. Поэтому он и стоял в очереди с трубкой отца в кармане, вспоминая о трагедии прошлого, настраивался на сеанс. Разработанный до мельчайших деталей план был неплох, разве что приклеенный на груди диктофон вынуждал нервничать, ну а по-другому никак, как сказал Сорс: «Не поверят!» Клейкая лента крепкая, но в такую жару грудь чесалась настолько сильно, что хоть снимай всё и отменяй задание. А так нельзя, второго шанса может и не быть.

– Постоянный клиент?! Правила помнишь? – подняв цепочку, дежурно пробубнил цыган.

– Вроде того, – сглотнув ком в горле, соврал Докс и суетливо добавил: – Правильно же запомнил, что трубка отца пойдет как проводник несчастья, то есть печали?

– Ты в прошлый раз её приносил? – играя на публику, спросил Корса, Рони поначалу замялся, а после неуверенно кивнул в ответ. – Значит, пойдет, чего растерялся? Плати и заходи.

– Голова чумная от жары, – отдав пять купюр по двадцать долларов, оправдывался Докс, на что Корса молча оторвал корешок красного билета и указал на вход.

В шатре было темно и пахло лавандой. Пробираясь на ощупь, журналист отодвинул занавеску и увидел сидящего на полу ребенка. Однако, присмотревшись, он понял, что это лилипут, одетый в серую мантию. Рядом с ним горела масляная лампа и стоял старинный кувшин, доверху наполненный жидкостью. Лысый лилипут с большими странного оттенка глазами указал рукой на пол. И как только Рони сел, тот спросил: «Где проводник печали?» Журналист трясущейся рукой достал из кармана трубку. Лилипут недоверчиво наморщил лоб, пытаясь вспомнить предмет, потом попросил билет, тот был красным, на что Грукка еще раз придирчиво осмотрел и билет, и проводник печали, и приказал выпить из кувшина.

– Я не хочу пить, – сразу же отказался Рони. – Можно сегодня без этого?

– Правила неизменны, не хочешь пить – уходи, – категорично ответил Грукка и указал на выход.

«Свежая кровь!» послышался чей-то голос сквозь едва различимый звериный рык. На что даже лилипут резко и предосудительно посмотрел в темный угол шатра, а журналист расценил этот жест как недовольство его отказом и схватился за кувшин.

– Стой, не выгоняй меня! – прокричал он. – Хорошо, сейчас выпью, – пригубив, ответил журналист. – Это что, вода?

– Много вопросов задаешь, пей! – приказал Боб.

От страха быть разоблаченным Рони взял в руки кувшин, поднес горлышко ко рту, и кадык заходил верх-вниз, отсчитывая глотки. Напившись, он поставил сосуд на пол и уверенно посмотрел в глаза лилипуту. Сразу же появился странный шум в ушах, похожий на метание дикого зверя в клетке, и чем сильнее кружилась голова, тем отчетливее становился шум, но паники не было, напротив, с каждым новым витком необычных ощущений приятная теплота расползалась по телу. Лилипут зачем-то потянулся к его руке, а взяв её, расправил ладонь, та неестественно переливалась перламутровым блеском, после Грукка чем-то похожим на спицу уколол его палец, но боли не было, только тонкая нить алой крови струйкой побежала по пальцу, собираясь в ладони. Боб медленно потянул за руку, и она почему-то скрылась в тени неосвещенной части шатра, мгновение – и что-то шершавое коснулось ладони, от неожиданности Рони выдернул её, она все так же источала перламутровый блеск, но при этом из раны уже не сочилась кровь, а сыпалось темно-бордовое вещество. Озадаченный этим явлением Докс растер пальцами частички странного порошка. Казалось, кровь свернулась до мелких катышек. С укором посмотрел на лилипута, тот, растерявшись, выкрикнул первое, что пришло на ум: «Смотри туда!»