Мой папа был традиционным англиканцем, то есть человеком, верующим в Иисуса Христа.

Но он также поклонялся и другому, тайному, божеству, имя которому респектабельность. Он любил, когда им восхищались, и наслаждался пребыванием в мейнстриме. Кругосветное путешествие ради забавы не представляло для него никакого смысла. Так в его кругу не делалось. Уж точно так не поступали уважаемые сыновья уважаемых отцов. Только дети чьих-то других родителей, не его круга, так делали.

По этим и многим другим причинам я и ожидал, что отец выслушает мою речь в гостиной, подняв бровь, и быстро свернет этот разговор. Ха-ха, Безумная Идея. Шикарная возможность, Бак. (Вообще-то, мое имя – Филипп, но отец всегда звал меня Бак. Он звал меня так даже до моего рождения. Мама говорила, что у него была привычка поглаживать ее живот, спрашивая: «Как там сегодня маленький Бак?»)

Однако, когда я окончил свою пламенную речь, отец качнулся вперед в своем кресле и бросил на меня веселый взгляд. Он сказал, что всегда жалел о том, что не путешествовал много, когда был молод. Он сказал, что такая поездка может стать завершающим штрихом к моему образованию. Он еще много чего сказал, больше по поводу поездки, чем на тему Безумной Идеи, но я не собирался его поправлять. Я не собирался жаловаться, потому что в целом он давал свое благословение на реализацию моей затеи. И наличные.

«О’кей, – сказал он. – О’кей, Бак. О’кей».

Я поблагодарил отца и слился из гостиной до того, как у него возникло бы желание передумать. Только позже я осознал, испытав при этом приступ вины, что именно тот факт, что отец путешествовал так мало, возможно, стал главной причиной моего желания отправиться в путь. Эта поездка, эта Безумная Идея, была моим шансом стать не таким, как он. Не столь уважаемым в обществе. Ну или не столь озабоченным уважением окружающих.

Остальная семья не была столь позитивно настроена в отношении моей затеи. Когда моя бабушка просмотрела мой маршрут, одна его часть особенно насторожила ее. «Япония! – воскликнула она. – Зачем туда ехать, Бак, там же Перл Харбор!»

Я любил маму моей мамы, мы звали ее Мама Хэтфилд. И понимал ее страх. Япония была ужасно далека от Розбурга, штат Орегон, и от той фермы, где она родилась и прожила всю жизнь. Я провел там много счастливых летних месяцев вместе с ней и папой Хэтфилдом.

Почти каждую ночь мы сидели на крыльце, слушая кваканье лягушек-быков, которые будто соревновались в громкости звука с напольным радиоприемником.

Мои сестры-двойняшки, Дженни и Джоанни, четырьмя годами младше меня, казалось, вообще не интересовались тем, куда я ходил и что делал.

А моя мама, насколько я помню, вообще ничего не сказала. Но это был ее особый вид молчания. Под ним скрывалось одобрение. Даже гордость.

Я проводил недели, читая, планируя маршрут, готовясь к поездке. Я отправлялся на долгие пробежки, обдумывая каждую деталь, обгоняя стаи гусей, пролетающие над головой. Я рассматривал их плотные, клинообразные стаи в форме латинской V. Я где-то читал, что гуси, летящие в хвосте, работают на 80 % меньше, чем лидеры стаи. Это понимает каждый бегун. Те, кто бежит впереди, больше всего работают и больше всех рискуют.

Задолго до того, как поговорить о моей затее с отцом, я решил, что хорошо бы отправиться в поездку с компаньоном, и этим компаньоном должен был стать мой однокурсник по Стэнфорду – Картер. Хоть он и был звездой Колледжа Уильяма Джевелла, Картер не был типичным красавчиком. Он носил толстые очки и читал книги. Хорошие книги. С ним было легко общаться и легко молчать – равно важные качества для друга. И для компаньона по путешествию. Но Картер рассмеялся мне в лицо.