А когда стало ясно, что это врожденная болезнь, патология, пансионат очень быстро перестроился в питомник для брошенных уродов. Если болезнь нельзя вылечить, ее можно использовать. И уж, конечно, не на благо Пустых. Пустые были полезны только одним единственным способом — они давали магический одаренный приплод. Но ходили слухи, что еще Пустую можно выпить. Прямо, как стакан молока. Осушить, забрав у нее силу. Причем, не за один раз. Ты пьешь, а сила не кончается, накапливается по капельке снова и снова. Всю жизнь можно красть ее мощь.
Видит бог, у меня волосы на голове зашевелились.
— А Пустую можно вылечить? — голос у меня против воли жалко дрогнул.
А я ведь стальная девчонка, за всю сознательную жизнь плакала от силы раз пять. С силой потерла лицо и несколько раз сжала кулаки, восстанавливая кровообращение. Если Калахне не видит выхода из ситуации, не значит, что и я его не увижу. Увижу. Умру, но сумею.
Калахне скрипуче засмеялась.
— Посмотри на меня повнимательнее. Я твое будущее, Пустая Аланте.
— Но вейра Глок была очень красива, а ведь она тоже была Пустой!
— Этого я не знаю, — Калахне тряхнула седой головой. — Да только не верю я в чудесное преображение. А ну как она нас пьет?
— Но… Разве Пустые могут принимать чужую силу? К тому же я не из последней семьи в Сопределье, все Пустые из дракониц, как можно использовать нас, как обычных вей?
Среди драдеров и веей не было Пустых. Никто не ждал от крестьянки магии, осенил ее отец-дракон каплей своей крови или нет, никому дела не было. Среди среднерожденных — драдеров — в чести были способности, но и от них никто не ожидал магических чудес. Одаренные замечались и выделялись, а неодаренные… жили не хуже других, умный драдер всегда себе дело по сердцу найдет.
То ли дело дракониры. Магия — часть их генетики, продолжение тела, как рука или нос, и дракон, лишенный магии, выдавливался из общества. Быстро, беспринципно и беспощадно. Три страшные «б» драконьей сути.
— Я тебе вот, что скажу, Аланте, что бы ни творилось в пансионате, а девочки там пропадали.
— Что значит пропадали?
Сердце у меня нехорошо екнуло и забилось.
— С виду все шито-крыто, но время от времени затевался какой-то переезд или ремонт и часть девочек увозили. Мол, в столичный пансионат, или в другом городе, а то и на отдельный дом, который сняли для них на период ремонта. Но никто не вернулся.
— Может их просто оставили в другом пансионате?
Сначала Калахне так и подумала. Они все так думали, даже после окончания пансионата. Пока однажды Калахне, переборов собственную стеснительность, не отправилась в столицу за редким зельем для одного из лекарств, и не повстречала в старой лавке знакомую по пансионату.
Юная Бертель давно превратилась в изъеденную язвами старуху, они и узнали друг друга только по старой бирке на руке, которыми метили Пустых. Она и рассказала, что договорилась с подругой, увезенной в пансионат в Лаваде, встретится после окончания учебы в столице. Бертель родители от семейных щедрот подарили магическую лавку, там они и сговорились жить. Но прошел день, два, неделя, месяц, год. Два года. Но подруга так и не приехала. И тогда Бертель решила узнать о том пансионате, куда ее увезли, побольше, даже сумела пробраться в картографический архив. Вот только в Лаваде отродясь не было никакого пансионата.
— Может, ошибка, — предположила я неуверенно. — Город напутали, или что-нибудь еще напутали.
— Может, — охотно согласилась Калахне и тут же припечатала: — А только увезенных девочек никто из нас больше никогда не видел. Мы хоть и живем все уединенно, но связь держим. То переговариваемся изредка, то, случается, и приезжаем по делу.