– Что постреленок застыл? Привидение в кустах увидал? – вернул его к реальности дед Василий. Митька подпрыгнул как осой ужаленный и заслонил спиной голубую ткань, так похожую на пояс Оленьки. Негоже, чтобы дед Василий увидал его. Надо спрятать его и рассмотреть, как следует, вдруг ошибся.

– Оленька тоже все привидений боится. Сегодня опять рассказывала, что сон ей плохой приснился, будто она стала белая и прозрачная… – рассказывал дед Василий, а Митька бочком-бочком поворачивался, потом схватил пояс и за пазуху запихал. Понуро шел он за дедом, разглядывая его сапоги с налипшей рыжей грязью и травинками.

Дома Митька первым делом на бабу Машу напоролся. Та бить ивовым прутом не стала, но долго распекала его за опасные игры на мосту:

– Сверзнешься в реку, домой не приходи! – орала она, выметая крошки, мелкие камешки и прочий мусор в сенях. Муське, шмыгнувшей у нее в ногах, досталось по хребтине веником, за то, что прямо по середине мусорной кучи прошлась. У себя в комнате Митька долго рылся в фотографиях, но не нашел ни одной, где Оленька была бы в том самом голубом платьице. Тогда Митька решил к деду Василию зайти. Всю ночь не мог уснуть, еле дождался утра.

Резкий запах сырости с гнилой примесью ударил в нос, как только Митька переступил порог жилища деда Василия, как будто Митька залез на старый чердак и открыл давно забытый сундук с прогнившей одеждой. Дед Василий захлопотал вокруг гостя, усадил его за стол и предложил чаю, убрав на кухню соду, соль и какие-то тряпки. Тягостно было сидеть в доме, в котором Митька провел столько счастливых моментов, играя с Оленькой в прятки и догонялки. Митька спросил:

– Нет ли у вас фотографии Оли в голубом платье с оборками?

Дед Василий задумался, беззвучно шевеля губами, глядя старческими голубыми слезящимися глазами в одну точку. Потом встал и подошел к старому трильяжу, достал из ящичка темно-зеленый фотоальбом, положил на стол перед гостем.

– Посмотри, голубчик, может есть, да я не припомню.

Митька около четверти часа рассматривал фотографии. Уголки глаз чесались и постоянно хотелось чихнуть, но Митька кое-как сдерживался. Дед Василий сновал туда-сюда, бормоча под нос всякие странности. Тяжко было смотреть на его сгорбленную осунувшуюся фигуру в грязно-белой рубахе с расстегнутым воротом и вытянувшихся синих штанах. Фотографии Митька не нашел, долго чесал рыжий затылок, соображая, и решил, что пояс этот просто кто-то из деревенских потерял, а сам он, Митька, должен смириться, что Оленьки больше нет и не откуда ей взяться на лесной тропинке. И поясу ее тоже.

На улице Митька полной грудью вдохнул чистого воздуха, словно из подземелья выбрался. Вечером отдал поясок матери, та обещала порасспрашивать соседей. И вроде успокоился на этом Митька. Но по ночам стал сниться ему один и тот же сон: Оленька из могилы руки тянет к нему и просит: «Отдай мне то, что я потеряла». Совсем измучился Митька. Мать уже и в церковь ходила, и водой его святой поила, службы разные заказывала, а все равно не было покою Митьке по ночам.

Хозяйки пояса тоже не нашлось. Никто ничего подобного в деревне не терял. Митька решил, что надобно деду Василию его показать, вдруг он вспомнит и скажет, Оленькин он или нет? Вдруг, когда Оленьку хоронили поясок ее потеряли? Митька силился вспомнить был ли на ней пояс в тот день, да не мог. Или она и правда теперь в кошку превращается? Он был готов поверить даже в это. Вопросы разрывали голову, сводили с ума и Митька мучился от каждого.

Прошла неделя с последнего посещения деда Василия, Митька немного страшился снова идти к нему, но после успокоился тем, что деду Василию сейчас одиноко и ему не помешает с кем-нибудь поговорить, да и Митьке надо развеяться. Аккуратно свернул голубой поясок и засунул в карман брюк, тщательно причесался. Возле двери соседа замер, собираясь с духом. В доме стояла тишина, в кухне горел свет и Митька решил, что сначала заглянет в окно. Вдруг дед спит? Тогда лучше его не тревожить. А ежели он, например, чай пьет, тогда Митька будет рад составить компанию, и беседа завяжется быстрее.