Мне ужасно неловко.

— Ну же, Скай! Я тебя не обижу. Ты можешь войти!

Медленно прохожу до рояля и встаю по стойке смирно по другую сторону от него.

Как же меня трясёт! Боюсь, сейчас я похожа на маленькую собачонку, испуганно дрожащую от собственно чиха.

— Но вы же сами говорили, что я не имею права входить в левое крыло, — едва слышно проговариваю.

В горле наступает жуткая засуха, похлеще засушливой Сахары.

— Именно! Говорил!

Он прекращает играть и складывает руки на поверхности рояля, опуская подбородок на сцепленные в замок пальцы.

Босс наблюдает за мной из-под ресниц, а мне вдруг хочется включить свет и разглядеть его получше.

— Но ты ведь не из тех, кто придерживается правилам, раз сейчас находишься не там, где тебе следовало бы находиться?

— И вы не сердитесь на меня?

— Сержусь, но какой в этом смысл?

— Не знаю! Мне кажется, вам нужно проще ко всему относиться. Вы слишком принципиальный и озабоченный, — говорю не подумав, он вопросительно вскидывает бровь, и я спешу исправиться: — В хорошем смысле этого слова. Сколько вам лет? Тридцать?

— Не совсем. Ты разве не интересовалась обо мне прежде, чем приходить на собеседование?

— Честно? Нет! Мне было не до этого.

Он загадочно хмыкает и закрывает крышку рояля.

Я предполагаю, что на этом наш диалог исчерпан, и уже начинаю сожалеть о сказанном.

Нужно было соврать, но какой в этом толк, если врать я умею, равно как и управлять самоходным батискафом.

— И ты не знала меня раньше? — любопытствует он.

Я невольно улыбаюсь, мысленно благодаря его за то, что он не ушёл от разговора. Что дал возможность узнавать его дальше.

— Вообще-то нет. Я не так давно приехала из Европы, где училась по обмену. Первой серьёзной компанией за минувший год, куда я устроилась в Лос-Анджелесе была «Стар Индастриз», а до этого я работала в мелких конторках, — я непроизвольно морщусь, вспоминая грёбаного Пулмана, от которого меня по сей день тошнит.

Замечаю на лице Гросса странную ухмылку и ловлю себя на мысли, что мне очень нравятся его губы. Такие красивые и мягкие с виду.

— Я знала о существовании других продюсерских центров, но кто владеет ими, понятия не имела.

— Ты не находишь это глупым?

— Что именно?

— Желать работать по профессии, но абсолютно не смыслить в компаниях, занимающимися подобными вещами.

— Знали бы вы меня получше, поняли бы, что я вовсе и не надеялась работать по профессии.

Должно быть, моё лицо вспыхнуло. И сейчас стало гораздо пунцовее, чем после ванны. Однако, надеюсь, в полумраке он не заметит сковавшую меня неловкость. Свет исходит только от лунного света, пробирающегося через панорамные окна, так что вряд ли моя красная рожа его удивит.

Он снова чему-то лыбится, и я начинаю думать, что всё-таки поспешила с выводами.

Возможно, моя рожа в данную минуту светится как одинокая флуоресцентная лампа в глухой степи, на свет которой сбегаются все живые существа.

— Ладно, опустим эту тему, — босс избавляет меня от дальнейшей неловкости. — Так ты ответишь мне? Какая музыка тебе нравится?

Музыка — одна из моих самых любимых тем для разговоров. Всё, что касается искусства, до чёртиков интересно мне. Я готова без умолку трещать об этом.

— Разную, но сердце всё же лежит к французским исполнителям. Их язык завораживает, — мечтательно произношу я. — А вам?

— Сложный вопрос.

— Почему же?

Гросс сдвигает брови к переносице и принимает крайне мрачный вид.

— Лучше скажи, ты ведь поёшь? Я вроде бы слышал, как ты пела в ванной, — его лицо озаряется улыбкой, а глаза мерцают и переливаются, отражая в них луну.