– Все нормально, Танечка. Ночь не спал, вот и результат. Сейчас приду в себя, – ответил Суворов.

– Разрешите ехать на стадион? – спросила Таня.

– Сначала намечают план работы, потом его реализуют. Изучи список. Выпиши время тренировок каждого. С каждым по одиночке удобнее работать, – посоветовал Суворов.

– Конечно, – согласилась Таня и покраснела от своей оплошности.

Взяв список, она достала из чемоданчика рабочий блокнот и уселась за стол. В списке указывалось десять фамилий, и перед каждой стояло время занятий и день недели. Назарова углубилась в перечень спортсменов и стала переписывать их в свой блокнот… «Десять тридцать – Павел Гуртов, Вячеслав Соболев. Одиннадцать сорок – Евгений Пятаков, Руслан Каримов, Георгий Зотов. Тринадцать – Александр Гуляев, Семен Волков, Михаил Рабинович. Семнадцать сорок – Николай Волгин, Григорий Ерожин».

– Виктор Иннокентьевич, ребята занимаются втроем или попарно, – пожаловалась Таня, покончив со списком.

– Вот и проявляй выдумку и молодой энтузиазм, – посоветовал Суворов. – А я займусь «пальчиками» на пистолете.

– Хорошо, попробую, – пообещала Таня и встала из-за стола. – Вы знаете, где находится стадион «Вымпел»? – спросила Назарова, одевая плащ.

Суворов прекрасно знал весь город, а стадион досконально. До женитьбы он все свободное время проводил как болельщик.

– Сядешь на восьмой автобус и на пятой остановке сойдешь, – сказал он Тане и принялся за пистолет.

Ерожин проснулся на незнакомом ложе. Плотные шторы создавали полумрак, и трудно было понять, что творится на улице. Петр Григорьевич бессознательным жестом протянул руку в глубины постели и потрогал одеяло. Нади рядом не было. Он резко приподнялся и, облокотившись на подушку, попытался разглядеть комнату. Вспомнив, что ночует у Аксеновых, потянулся и спустил ноги с кровати. Дверь раскрылась, и что-то большое и мягкое накрыло Ерожина.

– Папа презентовал тебе халат, – сообщила Надя и распахнула шторы.

Петр Григорьевич сорвал с головы махровую ткань халата и зажмурился. Низкое осеннее солнце ослепило подполковника. Надя засмеялась и, заслонив ему глаза ладонями, чмокнула в губы:

– Умывайся, и к столу. Все тебя ждут.

Завтрак проходил в торжественном молчании.

Казалось, что мать, жена и дочери Аксенова не могут поверить в его трезвость и боятся это чудо сглазить. Люба и Надя, со значением переглядываясь, раскладывали по тарелкам традиционную овсянку. Иван Вячеславович, побритый и подтянутый, спокойно отправлял в рот ложку с кашей, не замечая торжественной тишины вокруг своей персоны. Ерожина эта ситуация развеселила, и он громко заржал. Сначала лица женщин выразили растерянность, потом они тоже несмело заулыбались, а Надя и Люба еще раз переглянулись и залились звонким смехом. Аксенов перестал есть, обвел взглядом сидящих за столом и загоготал сам.

– Поесть спокойно не дадут, – с трудом удерживая хозяйскую серьезность, проворчала генеральша.

Иван Вячеславович налил себе кофе и сказал Ерожину:

– Петр, никогда не представлял тебя шутником.

– Разве я шутил? – удивился Петр Григорьевич.

– Это вы, Иван Вячеславович, так долго шутили, что всех запугали насмерть.

– Не надо об этом, Петя, – попросила Надя, погладив своей ладонью руку Ерожина.

– Не бойтесь. Спиртного в рот не возьму, пока фирма на ноги не встанет. Кстати, у нас днем совещание. Будем Николая Грыжина в курс дела вводить. А ты, Петр, наверное, не сможешь больше у меня работать. Свое дело начинаешь?

– Пока Сева не поправится, не потяну, – признался Ерожин и, поглядев на большие напольные часы в генеральской столовой, заторопился. – Простите, но у меня сегодня две встречи. Опаздывать не имею права.