в руки.

Я рванулся к поверхности, заставил себя всплыть и наполнил легкие. Бросил взгляд на стремительно удаляющуюся развалину танка-паука. Затем позволил себя утащить вниз, потянулся ко дну и схватился.

Щетинки зацепились. Я нашел опору ногами, закрепился и пополз против течения по дну.

Это занимало больше времени, чем хотелось бы.

Местами камни, за которые я хватался, были мелкими или незакрепленными, и они выворачивались из ила. В других местах не нащупывали опору ботинки. Каждый раз я терял секунды и метры, уносился назад. Раз чуть не лишился осколочного бластера. Несмотря на анаэробное улучшение, каждые три-четыре минуты я всплывал за воздухом.

Но добрался.

Через целую вечность хватания и скалолазания в кусачем, злом холоде я встал в воде по пояс, выбрел на берег и вылез из реки, тяжело дыша и отряхиваясь. Пару мгновений я мог только стоять на коленях и кашлять.

Растущий гул машины.

Я с трудом вскочил на ноги, пытаясь хоть как-то удержать осколочный бластер в трясущихся руках. Зубы стучали, будто жевательные мышцы закоротило.

– Микки.

Орр, верхом на одном из жуков, с собственным длинноствольным «Ронином» в поднятой руке. Голый по пояс, с еще не заросшими раструбами от выстрелов на правой стороне груди, вокруг которых дрожал от жара воздух. На лице – остатки стелс-полимера и как будто горелой пыли. Из порезов от ударов каракури на груди и левой руке несильно текла кровь.

Он остановил жука и в шоке уставился на меня.

– Какого хрена с тобой случилось? Я тебя везде обыскался.

– Я, я, я, кара, кара, кара…

Он кивнул.

– Разобрались. Яд и Ки подчищают. Пауки тоже готовы, оба.

– А С-с-с-сильви?

Он отвернулся.

– Как она?

Киёка пожала плечами. Натянула согревающее одеяло до шеи Сильви и стерла биосалфеткой пот с лица командной головы.

– Трудно сказать. Жар сильный, но после такой встречи это дело обычное. Больше меня беспокоит вот что.

Большой палец ткнул в медицинские мониторы у койки. На одном из приборов поднималось инфополе голо-дисплея, пронизанное фиолетовыми цветами и движением. В одном углу узнавалась грубая схема электрической активности человеческого мозга.

– Это командный софт?

– Да, – Киёка показала на экран. У кончика ее пальца бесились алый, оранжевый и ярко-серый цвета. – Это основная сцепка мозга с командной сетью. А также это место, где сидит система аварийной расцепки.

Я посмотрел на разноцветное мельтешение.

– Много активности.

– Да, слишком. После дела эта зона должна быть черной или синей. Система накачивает анальгетики, чтобы снизить отек в нервных путях, и сцепка на время практически отключается. Обычно Сильви просто спит и встает как новенькая. Но это, – она пожала плечами. – Ничего подобного я раньше не видела.

Я сел на краю кровати и всмотрелся в лицо командной головы. В баббл-тенте было тепло, но я все еще чувствовал холод в костях после реки.

– Что сегодня пошло не так, Ки?

Она покачала головой.

– Не знаю. Если попытаться угадать – наверно, мы наткнулись на антивирь, который уже знал наши системы проникновения.

– В софте трехсотлетней давности? Да ладно.

– Сама понимаю.

– Говорят, они эволюционируют, – в дверях стоял Лазло, с бледным лицом, перевязанной рукой там, где его до кости порезал каракури. За ним склонялся к темноте день Нового Хока. – Пошли вразнос. Мы же здесь как раз из-за этого. Чтобы положить этому конец. Понимаешь, у правительства был совершенно секретный проект по выведению ИскИна…

Киёка зашипела сквозь зубы.

– Не сейчас, Лаз. Чтоб тебя. Не кажется, что нам и так есть из-за чего переживать?