Манящий вырез расстёгнутой блузки уплыл вверх, и мне легко удалось перехватить состояние моего Василия. Спокойней, пацан, нам сейчас о другом думать надо.

– Ну, а в остальном… – Соболева окинула меня взглядом, и мне показалось, она сквозь одежду увидела каждый синяк, – Пусть так заживает, студентам полезно знать, насколько хрупко тело.

Я только кивнул.

Мой внутренний взор снова устремился вниз, в паховую область. Почему я сразу не догадался начать с нижних чакр?!

Вот же она, ясно видна, и даже кажется, её пытались тренировать. Земная чакра, которая отвечает за единение с родной планетой, связь с родом. Хотя обычно потоки, поступающие из земли в эту чакру, мало того, что слабые, так ещё и грязные.

Мы, псионики, всегда работаем с космической энергией, получаем её через верхнюю чакру. Чистую энергию космоса.

– Что-то ко мне не спешат с докладом, – недовольно постучал костяшками по столу магистр, – Соболева, очень вам благодарен. Вы свободны.

– Честь имею, – она грациозно махнула головой и, крутанувшись, бодро застучала каблуками в сторону выхода.

Фалды короткого пиджака едва прикрывали низ спины, её брюки хорошо обтягивали тело, и от меня не укрылось, какими взглядами за ней следили охранники. Значит, в этом мире те же стандарты красоты.

Слова магистра о докладе напомнили мне, что ко мне движется проблема. А нога у меня уже целая.

Едва за целителем закрылась дверь, как Гром подал голос:

– Иван Петрович, я… мы…

– Фёдор, – магистр поморщился, – У меня, как видишь, и так проблемы. Вы оба слышали про оракулов…

– У нас в роду и так уже слишком много подлунных, и этот… Старший… Он же меня… – Гром стиснул кулаки.

– А о чём ты думал, Фёдор, когда поднимал магию на соратника?

Здоровяк бросил на меня мимолётный взгляд.

– Меня исключат? – Гром не сдавался.

– Закон – это то, что помогает нам выживать от апокалипсиса до апокалипсиса, – холодно ответил магистр.

Бедное кресло под Фёдором застонало в который раз, по резной ручке из-под пальцев даже трещина пошла. Шевельнулись охранники у двери, положили руку на эфесы.

Я даже не стал обдумывать новую информацию. Просто отметил про себя, что есть в этом мире какой-то «апокалипсис».

Сейчас меня заботило совсем другое – интуиция уже вовсю кричала: «Пора валить!»

Этот Гром со своими каменными кулаками, и тот каштан, который себе лицо подпалил. Это ведь материальное воплощение псионики!

А Соболева? Моё бедро теперь совершенно целёхонькое, а она уплыла себе бодрой походкой, не свалилась без сил, как ребята в нашем корпусе. А ведь они не кости сращивали – максимум с мягкими тканями работали, и не за две минуты…

Люди вокруг меня владеют псионикой, которую называют магией, на невероятном уровне.

Жжёный псарь!

Это ведь значит, если те неведомые оракулы ищут Иных, то они на них специализируются. И против таких, как я, у них тоже есть приёмы, после которых они бодрой походкой отправятся с докладом к своему командованию.

– Иван Петрович… – слегка сиплым голосом произнёс я.

Василий во мне уже догадался, что я собирался произнести, и каждое слово давалось с напряжением.

– Да? – равнодушно спросил магистр, не отрывающий взгляда от двери.

– Гром… то есть, Фёдор Громов не ломал мне бедро.

Челюсть у здоровяка рядом чуть не отвалилась. Кажется, он чудом не сломал себе шею, когда повернулся ко мне.

– Э, чуш… то есть, Васёк, ты это…

– Как же так получается, Василий? – спросил магистр, но в его голосе проскользнуло явное облегчение.

– А я… тренировался в туалете, и это… сломал себе бедро… сам, – я говорил, пытаясь на ходу придумать хоть что-то.