– Не пройдет.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Все хорошо, и вдруг какое-то жуткое железо проглядывает сквозь завесу милой фантазии, сквозь сказочный и добрый мир, каким он был в детстве. Мы живем у подножия вершины, как в раю, и каждый день красив невыразимо, и вы с вашими шуточками забавны и милы, и все вокруг счастливы, и любят меня, и я их тоже очень люблю. И вдруг – хрясь…

– Понимаю, котенок. Но и ты пойми: все просто только на первый взгляд. Я ведь девчонке не грублю. Просто соблюдаю здешние приличия.

– Пожалуйста, не говори с ней резко в моем присутствии.

– Не буду.

– А со мной в ее присутствии?

– Тоже не буду.

– И на самолете ее кататься не повезешь?

– Конечно, нет, дорогая. Обещаю.

– Я так скучаю по Отцу… Хоть бы уже Уилли скорее прилетел.

– Да. – Я опять привстал, чтобы проверить погоду. Тучи над Чулусом сгустились, однако вершина была по-прежнему отчетливо видна.

– Надеюсь, вы не собираетесь этого беднягу сбросить с самолета? С тебя и Нгуи станется.

– О Боже! Ну что ты говоришь? Мне бы такое и в голову не пришло.

– А мне пришло, когда я слушала ваш разговор.

– И у кого из нас после этого скверные мысли?

– Дело не в том, какие у кого мысли. Просто вся ваша компания… вы делаете все с какой-то чудовищной спонтанностью, словно и не думая о последствиях.

– Дорогая, я постоянно думаю о последствиях.

– Не знаю… Эта ваша внезапность, бездушность… И шуточки дурацкие. В каждой шутке запах смерти. Я хочу, чтобы было как раньше, когда все друг друга любили.

– Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Сумасшедший дом продлится максимум два-три дня. Этих людей поймают, куда бы они ни пошли. А сюда они вряд ли сунутся.

– Помнишь, как здорово было раньше? Мы каждое утро просыпались с ожиданием чуда. Ненавижу, когда охотятся на людей.

– Дорогая, никто ни на кого не охотится. Слава Богу, ты не видела, как это бывает. На севере – другое дело. А здесь все с нами дружат.

– Только не в Лойтокитоке.

– Их скоро поймают, это же ясно. Не стоит из-за них переживать.

– Я переживаю за вас. Не люблю ваши жестокие игры. Отец не был жестоким.

– Хм… Ты уверена?

– По крайней мере не так, как ты или Джи-Си. Даже вы с Уилли, когда сходитесь, начинаете друг друга подстрекать.

Я вышел из палатки, чтобы еще раз проверить погоду. Тучи над Чулусом становились все гуще, но над восточным склоном было ясно. Мне показалось, что в небе еле слышно звенит мотор. Через несколько секунд сомнения развеялись, и я послал за джипом. Мэри села рядом со мной; мы выехали из лагеря и направились к взлетной полосе по колее, заросшей новой травой. Дичь лениво убегала с дороги. Самолет прозвенел над нами и пошел на посадку – серебристо-голубой, с посверкивающими крыльями. Уилли улыбался через плексиглас. Машина села, развернулась и вперевалку, как журавль, побежала в нашу сторону, гоня пропеллером ветер.

Уилли открыл дверцу.

– Здорово, парни! Мисс Мэри, что твой лев? Уже можно поздравить?

Его негромкий голос ритмично гулял вверх-вниз с экономной грацией профессионального боксера, качающего маятник; тон был мягкий, исполненный неподдельного добродушия, однако мне доводилось слышать, как тем же тоном произносились нокаутирующие вещи.

– Увы, Уилли, – ответила Мэри. – Сидим и ждем, когда он к нам пожалует.

– Досадно. Ну ладно, у меня для вас гостинцы. Нгуи, помоги-ка разгрузить. Во-первых, почта. Мешок для мисс Мэри и несколько счетов для Папы. Лови! – Он запустил в меня увесистым коричневым пакетом, который я поймал. – Смотри-ка, старик, а рефлексы еще остались! Джи-Си передает приветы. Говорит, скоро вернется.