– Халяль.

– Хапана, – ответил он, указав острием ножа на мертвый зрачок.

– Да ладно тебе. Халяль!

– Хапана.

Я никогда не видел, чтобы Чаро плакал, но сейчас он, казалось, едва сдерживал слезы: для старого и очень религиозного человека это был не пустяк.

– Ну, что поделаешь, – сказал я, – Нгуи, займись.

Все молчали, сочувствуя Чаро. Он вернулся в машину, и возле мертвого зверя остались одни неверные. Мтука пожал мне руку и прикусил губу. Он думал о своем отце, которому теперь не достанется мяса газели. Нгуи украдкой посмеивался. Оруженосец Отца с лицом, как у смуглого эльфа, сокрушенно схватился за голову, а затем хлопнул себя по шее. Молоденький носильщик улыбался, как дурачок; ему было приятно находиться в обществе настоящих охотников.

– Куда ты попал? – спросила Мэри.

– Боюсь, что в шею.

Нгуи показал ей пулевое отверстие. Мтука с носильщиком подняли газель и забросили в кузов.

– Колдовство какое-то, – сказала Мэри. – Ты, конечно, выпендривайся, но знай меру.

Мы въехали в лагерь на тихом ходу, чтобы не поднять пыли, и Мэри выбралась из машины.

– Всем спасибо за чудесный день!

Она ушла в палатку, где Мвинди уже наверняка подогрел воду для ванны. Я смотрел ей вслед и разделял ее радость от удачного выстрела, и был уверен, не без помощи «Джинни», что все проблемы как-нибудь решатся, и что лев достаточно крупная мишень, и, в конце концов, что такое четырнадцать дюймов вертикальной ошибки на двадцати пяти ярдах? К черту четырнадцать дюймов!

Машина тихо отъехала к кухне, где обычно разделывали добычу. Кейти вышел навстречу.

– Мемсаиб добыла антилопу гну, – объявил я, выйдя из машины. – Отличный выстрел.

– Мзури.

В свете фар парни приступили к разделке. Нгуи взял лучший из моих ножей и подключился к свежеванию антилопы. Я хлопнул его по плечу и отозвал в темноту. Ему не терпелось продолжать, но он отнесся с пониманием и внимательно слушал.

– Сделай хорошую вырезку со спины, от шеи до попы. – Я показал на нем. – Отдадим в Шамбу.

– Ндио.

– Заверни в желудок, когда вычистите потроха.

– Хорошо.

– Пусть свежего мяса поедят.

– Слушаю.

Мне хотелось дать им больше, но это было бы нечестно по отношению к охотникам; я успокоил совесть тем фактом, что провизия нужна для боевых действий, и приказал Нгуи вдобавок к свежему мясу отправить в Шамбу тушенки.

Затем я ушел от светового потока фар к скромному костру под деревом, где сидели Вдова с маленьким сыном и Дебба. На женщинах были выцветшие, некогда нарядные платья. Мальчишка подбежал ко мне и боднул головой в живот; я поцеловал его в макушку.

– Как поживаешь, Вдова?

Она молча кивнула.

– Джамбо ту, – сказал я Деббе и тоже поцеловал ее в макушку.

Дебба засмеялась. Подняв руку, я погладил ее шею и затылок, наслаждаясь упрямой, упругой теплотой; она дважды боднула меня в сердце, и я ответил еще одним поцелуем. Вдова напряглась и сказала:

– Квенда на Шамба.

Дебба промолчала. Присущий женщинам камба гонор отлетел, она стала мягкой, как воск; я гладил ее шею, едва касаясь тайных мест за ушами, а она украдкой трогала мои шрамы.

– Подождите, Мтука вас подвезет. Возьмите мяса для семьи. Я с вами не поеду. Джамбо ту. – Я старался быть одновременно и нежным, и грубым, и кратким, чтобы не разводить канитель.

– Когда приедете? – спросила Вдова.

– Не знаю. Когда потребуется моя помощь.

– Съездите с нами в Лойтокиток перед днем рождения малютки Иисуса?

– Конечно.

– Квенда на Шамба, – сказала Дебба.

– Мтука вас отвезет.

– Поехали с нами?

– No hay remedio[2].

Это была одна из первых заученных ею испанских фраз; ничего печальнее этой фразы я не знал и рассудил, что чем раньше она ее выучит, тем лучше. Она думала, что это цитата из наших молитв. Значения фразы я не объяснил, просто сказал, что это важно знать.