. Сознательное социально-политическое конструирование, базирующееся на науке, приходит на смену господствовавшему в XIX веке принципу laissez faire, хотя противодействие научному планированию, признает Мерриам, сохраняется и в наши дни. Но оно связано с ложным представлением о том, будто планирование, повышая эффективность управления обществом, сужает границы свободы человека. «Свобода и эффективность, – настаивает он, – не противостоят друг другу, а дополняют друг друга»[202].

Мерриам бросает Марксу упрек в преувеличении роли насилия как фактора развития общества в современных условиях и полагает, что в «перестройке общества и человеческом прогрессе» «рациональное обсуждение и всеобщее согласие и сотрудничество (general consent and cooperation) имеют преимущество перед «силой и насилием»[203]. Однако тут же оговаривается, что если сила и война предъявляются в качестве аргументов, то контраргументами тоже должны быть сила и война.

Еще одно критическое замечание Мерриама по адресу Маркса связано с ролью экономического фактора в общественном, в том числе демократическом, развитии. «Я, – пишет американец, – отвергаю точку зрения, которая рассматривает одну лишь «экономику» (как основу “коллективизма”. – Э.Б.) в качестве властителя нашей общественной жизни (places “economics” alone as the lord of our social life)»[204]. Проблемы, с которыми сталкивается общество, подчеркивает Мерриам, – это не только экономические, но также научные и технические, территориальные, социополитические, философские и психологические проблемы.

Американский исследователь повторяет, в сущности, аргументацию тех, кто идентифицировал марксизм как «экономический материализм», игнорируя при этом то обстоятельство, что Маркс не рассматривал «одну лишь экономику» в качестве фактора исторического развития общества. Так что критическая стрела Мерриама летит мимо цели. Что касается позиции самого американского демократолога, то он, судя по его высказываниям, придерживается так называемой теории факторов, которая мало что дает для понимания и общей логики социально-исторического развития и процесса становления и эволюции демократии.

Однако, несмотря на концептуальные слабости, присущие его теоретическим построениям, основатель Чикагской школы по праву может быть отнесен к тем исследователям, которые внесли наибольший вклад в развитие демократологии – как американской, так и мировой – первой половины XX столетия. Он был едва ли не первым, кто ратовал за проведение междисциплинарных исследований и последовательно выступал за использование достижений современных ему наук (в том числе социологии и психологии) для повышения эффективности процесса управления обществом на демократической основе. Он, как и Дьюи, выступал за постоянное обновление действующих демократических моделей в ответ на вызовы времени. И, что может быть, самое важное, трактовал демократию с гуманистических позиций, видя в ней прежде всего средство обеспечения достойного существования человека.

Работы Мерриама, в которых излагались его романтические представления о демократии, создавались в годы «великой депрессии», разочарования американцев в демократических идеалах и начала Второй мировой войны, т. е. в кризисный период, когда общество нуждалось в изрядных «инъекциях» оптимизма. В начале 30-х годов такой «инъекцией» стала знаменитая книга Джеймса Труслоу Адамса «Американский эпос», в которой раскрывалась суть Американской мечты и говорилось о ее великих перспективах. Работы Мерриама о демократии, конечно, не могут быть поставлены в один ряд с творением Адамса, но они выполняли ту же функцию: вселяли в американцев уверенность, что политический режим, при котором они живут – лучший из возможных режимов, что кризис будет преодолен и что Америку и всех тех, кто пойдет с ней и за ней, ждет великое будущее.