В этом отношении, как резонно замечает Форси, позиция Уэйла, предвосхитила позицию видного историка Чарльза Бирда, автора появившейся годом позднее «Экономической интерпретации Конституции Соединенных Штатов» – труда, принесшего ему широкую известность и не раз с тех пор переиздававшегося. Воздавая должное создателям Основного закона страны, равно как и авторам «Федералиста», Бирд показывает, что отцы-основатели были заинтересованы в том, чтобы в максимально возможной степени защитить интересы частных собственников, преградить путь к избирательным урнам значительной части населения, а в итоге «отбить натиск уравнительной демократии»[137].

Впрочем, и у Уэйла были предшественники, на которых он мог опереться в своей критике американской демократии. Это, в частности, Дж. А. Смит, автор книги «Дух американского правительства», в которой он подверг критике как недостаточно демократические принципы политической организации общества, зафиксированные в Конституции США, а ее создателей представил чуть ли не как заговорщиков, которые, действуя за закрытыми дверями (так оно и было) создали документ, направленный на предотвращение правления большинства. Конституция установила политические механизмы, фактически обеспечивающие имущественные права меньшинства и препятствующие созданию общества всеобщего благосостояния[138], – таково заключение Смита.

Но вернемся к Уэйлу. Как уже говорилось, ущербность демократии, основы которой были заложены «отцами-основателями», стала лишь одной из причин, побудивших его заговорить о необходимости формирования «новой демократии». Вторую причину необходимости перехода к ней Уэйл видел в изменениях, прежде всего социальных, происходивших в Соединенных Штатах Америки и воцарении в стране «нового духа». Духа, который «придает особое значение общественной, а не частной этике, общественной, а не индивидуальной ответственности»[139]. Новая американская демократия не должна быть «никакой иной, кроме как социализированной демократией, которая смотрит на общество как на целое, а не как на более или менее случайное скопление мириадов индивидов»[140].

Позиция Уэйла шла вразрез с традиционным американским индивидуализмом – одной из основ американской цивилизации – и сближала его с социалистами. Но социалистом Уэйл не был, как не был он и коллективистом. В увязке интересов индивида с интересами общества он видел оптимальный путь обеспечения прав личности и развития заложенного в ней потенциала. «Внутренняя душа нашей новой демократии – это не негативно и индивидуалистически интерпретированные неотчуждаемые права, а те же самые права – “на жизнь, свободу и стремление к счастью” – но только расширенные и получившие социальную интерпретацию. Именно эта социальная интерпретация прав характеризует становящуюся демократию и делает ее демократией иного рода, нежели так называемая индивидуалистическая демократия Джефферсона и Джексона»[141].

Еще одна особенность «новой демократии» Уэйла – ее распространение не только на политическую, но также на экономическую и социальную сферы. Эта демократия, «будучи реальной, а не просто формальной демократией, не довольствуется лишь предоставлением права голоса, политических иммунитетов и общими рассуждениями (generalization) о правах человека… это полная, социализированная демократия… переносящая свои идеалы из политической в индустриальную и социальную сферы»[142].

Но Уэйл не просто рассуждает о принципах демократии – он предлагает «программу демократии» применительно к трем сферам общественной жизни. Это, во-первых, «индустриальная программа демократии». Она предусматривает «социализацию промышленности», т. е. «установление возможно большего контроля народа над промышленностью и достижение возможно большей промышленной прибыли»2. Это достигается несколькими путями, включая установление государственной собственности на некоторые предприятия, государственное регулирование, проведение налоговой реформы.