Заяц Владимир был, видимо, достаточно здоровым зайцем. Он решил развестись…
МУЗЫКАНТ
Вообще же я стараюсь знать как можно меньше
о людях, чье творчество мне нравится.
Татьяна Авлошенко, из частной переписки
Он писал музыку. Это было его хобби, а не профессией – хотя некоторые хобби стоят профессии… Так и в его случае.
Все его музыкальное образование сводилось к музыкальной школе. Этого оказалось достаточным для того, чтобы заложить в нем не только основы знания музыкальной теории, но и стойкое нежелание это самое музыкальное образование продолжать. О поступлении в музучилище или, тем более, Консерваторию, речь уже не шла. Увы, в музыкальной школе так оно обычно и бывает…
Поэтому он работал где-то и кем-то, а музыку писал на досуге. Но этот досуг уже давно стал для него основным времяпрепровождением…
Он поделился со мной несколькими композициями – прислал по электронной почте. Не то, что мы уже успели сдружиться – мне кажется, ему просто позарез нужны были слушатели. Я оказалась благодарной аудиторией. А он – очень способным, даже одаренным музыкантом.
Это были фортепианные композиции – небольшие, но очень отточенные и изящные. Возникало ощущение, что Музыкант действует подобно Микеланджело, «бравшему кусок мрамора и отсекавшему все лишнее». Композиции казались полностью завершенными и готовыми, не убавить и не прибавить.
Каждая из них была самоценным образом, жившим какой-то своей виртуально-музыкальной жизнью. Музыкант передавал не просто настроение – он как будто делал пьесу объемной. Она не только звучала в голове, но воспринималась и другими органами чувств: принимала форму, окрашивалась в какие-то цвета… Казалось, что можно протянуть руку – и ощупать ее. Должно быть, это было особым даром Музыканта как композитора – нечто подобное происходило на концертах А.Н.Скрябина: у его слушателей начинались галлюцинации, им казалось, что из рояля вылетают бабочки…
У меня возникло некое трепетное чувство – ощущение, что я соприкоснулась с каким-то чудом. С воротами в другой мир… Боясь, что чудо развеется, я продолжала наше общение очень осторожно.
Музыкант время от времени присылал очередные композиции: что-то из старого, что-то из нового… Даже – из совсем нового, поэтому мне было лестно стать одной из первых слушательниц.
Наконец Музыкант дозрел до того, чтобы встретиться наяву.
На встречу с ним я шла с трепетом и восхищением. Первый и единственный раз в своей жизни мне захотелось принести мужчине цветы – не считая памятника Высоцкому на Страстном бульваре…
Мы встречались в кафе на Большой Никитской. Это было моим выбором, причем по 2 причинам: во-первых, там рядом Консерватория, и мне это показалось очень символичным. Во-вторых, встреча пришлась на «час пик» – будний вечер, и в это время народ во всех кафе уже сидит друг у друга на головах. Это же местечко отдалено от метро, поэтому был шанс, что столик на двоих там все же найдется.
Я опоздала, но не сильно – меньше, чем на 10 минут. Музыкант уже сидел за столиком. У него был замерзший и сердитый вид. Он напоминал нахохлившегося воробья или, скорее, снегиря. Хмурого хомяка… Он был полноватым, с немного по-детски округлым лицом, поэтому его сердитость выглядела немного комично. Он не был «юношей бледным со взором горящим» и вообще на «творческого человека» не походил. Впрочем, я не знаю, как творческие люди выглядят в жизни, а не на страницах романов – может, как раз именно так…
По нему трудно было предположить, что он занимается творчеством – каким бы то ни было. Гораздо легче было представить его с пивом у телевизора. Или в поварском колпаке на кухне. От него веяло не возвышенным творчеством, а скучным мещанством. Тем не менее сама его музыка не вызывала сомнений в том, что каким-то своим краем уха он умудряется слышать музыку небесных сфер. Быть проводником. Писать как минимум талантливые композиции… Парадокс!