– О! Хо! Какая собака! Это твоя собака? Ха!

Собака Белка, чувствуя прикрытый мной зад, начинает картинно ставить уши и даже рычать.

– Ох, овчарка! Настоящая овчарка! Колбасу будешь?

Это он не мне, само собой, это он с Белкой разговаривает. На равных.

– Можно я ей колбасы дам? Меня тут друзья угостили…

Белка, сложив уши, вся, как ртуть, влилась в собственный нос.

– Она не берет у чужих, может кинуться.

Белка удивленно смотрит на меня.

– Да нет, отчего же, я беру!

Снова дергаю за поводок.

– Сиди.

– Да беру же я!

Мужик, пряча сверток за пазуху:

– О, какая собака, немецкая овчарка, одно слово. Уши, глаза! Не берет у чужих – правильно!

– Не слушай его, мужик, ты куда, я беру!

Мужик, помахав нам рукой, переваливаясь, удаляется. Я смотрю на собаку Белку.

– Да я бы не кинулась! Куда вот он пошел теперь?

– Не знаю, куда он пошел, а мы идем домой. Попрошайка. Болонка. Позорище.

Белка понуро идет за мной.

– …Такой мужик был хороший, колбасой угощал…

Мужик был хороший, да. И день хороший. И собака у нас с папой хорошая. Бесполезная только. На симферопольском рынке ее сестра купила, что еще ожидать. Немецкая овчарка, ага. Подделка ты китайская.

24 декабря 2016 г.

После того как приболел, я стал наблюдать очень интересные вещи. Папа делает все сам, пытается заботиться обо мне. И он посветлел лицом, ушло постоянное напряжение из бровей.

Выходит, отец должен о ком-то заботиться для комфорта?

Наверное, все-таки нет. Известно, как пожилому человеку порой необходимо чувство, что он нужен, что без него никак. А это чувствуется не тогда, когда хлопочут вокруг него, а когда нуждаются в нем.

Интересная мысль, простая, но когда это проявляется так очевидно…

Однозначно, заболел я не зря.

Папа накупил мне кучу булок, как раз тех, из-за которых скандалил пару недель назад. По левую руку теперь банка хорошего меда, по правую – малиновое варенье.

Папа на меня больше не кричит. Только наберет воздуху и откроет рот, я строю мину «прощаю всех», и он сразу делает вид, что зевает, поэтому похож на очень худого сома, вытащенного на берег.

Температура прошла, завтра вернусь в строй. Жизнь идет, йог спокоен.

25 декабря 2016 г.

Невзирая на мороз, снег и гололед, папа снова удрал погулять с утра пораньше. Опять напялил на голову шляпу, зимнюю шапку носить не хочет. Хорошо хоть меховые ботинки надел, еле упросил. Уже обед близится, где этот несносный старик?

О, явился шатало, с обмерзшими до манекенно-белого цвета ушами. Счастливый еще такой, с кульком конфеток в таких же белых руках. Привезенные мной из Германии лайковые перчатки папа уже успел посеять на улицах Симферополя, к весне вырастет перчаточное дерево. Впрочем, это вряд ли – папа потерял не одну перчатку, как все нормальные люди, а сразу две. Так что, скорее всего, не дадут добрые люди семенам прорасти.

Но раньше я сдохну тут.

– Где ты был так долго?

– В город ездил. Смотри, там конфеты уценили…

– Почему ты шапку не носишь?

– Опять? Не хочу.

– Холодно же!

– Да не холодно ни фига!

– Ты опять со мной препираешься?

– Та иди ты на хрен уже.

Так разговаривают современные отцы со своими родными сыновьями.

Вот что с ним делать. Я строгий противник телесных наказаний. С детства крайнее отвращение имею. В угол не поставишь. Мультики он не смотрит. А сладкого лишить у меня рука не поднимется, что я, фашист, что ли. Вы бы смогли вырвать у кого-нибудь из рук кулек карамелек? Вот то-то.

26 декабря 2016 г.

Сколько может выдержать человек? Я не знаю. Наверное, пока жив. Жизнь с тобой не считается. Ей не важно, как ты себя чувствуешь, болен ты или нет, сколько в тебе осталось сил, – несешь один мешок, бери и второй. Еле стоишь? А вот тебе еще и под дых сапогом. Нечаянно, жизнь не зла – просто ей все равно.