– Но мужчины-то, мужчины – один другого лучше! – сказала мисс Райан. Ее интерес привлекли двое офицеров, расхаживавших взад и вперед под нашим окном: высокие, сильные, молчаливые типы с тонкими губами и грубыми, обветренными лицами. Один из них поднял голову и, увидев синие глаза и длинные золотистые волосы мисс Райан, сбился с шага.

– Ох, какой это будет ужас! – плачущим голосом сказала мисс Райан.

– Если что, детонька? – спросила мисс Тигпен.

– Если я влюблюсь в русского, – сказала мисс Райан, – полная хана. Мама говорила, что с меня станется. Она сказала, если влюбишься в русского, домой не возвращайся. Но, – продолжала она, и взгляд ее снова обратился к офицеру, – если они все такие…

Однако поклоннику мисс Райан пришлось внезапно забыть о флирте, ибо он превратился в рядового небольшой русской армии, пустившейся на ловлю Робина Джоахима. Джоахим, не скрывавший своей страсти к фотографии, в нарушение правил вылез из поезда, да еще усугубил свой проступок, попытавшись поснимать. Теперь он зигзагами бежал по путям, еле увернувшись от женщины, которая гневно замахнулась на него лопатой, и чуть не попав в руки охранника.

– Хорошо бы, его поймали, – холодно заметила мисс Райан. – Вместе с его чертовым фотоаппаратом. Так и знала, что из-за него у нас будут неприятности.

Однако Джоахим оказался в высшей степени сообразительным молодым человеком. Ускользнув от преследователей, он рывком впрыгнул в поезд, бросил под полку пальто, кепку и фотоаппарат и, окончательно изменив внешность, сорвал роговые очки. Через несколько секунд, когда поезд взяли на абордаж разгневанные русские, он преспокойно вызвался переводить и помогать им искать виновного, для чего пришлось обойти по очереди все купе. Меньше всех веселился Уорнер Уотсон, которого шум пробудил от глубокого сна. Он поклялся, что задаст Джоахиму хорошую взбучку. По его словам, «так не начинают культурный обмен».

Из-за инцидента поезд продержали на сортировочной лишних сорок пять минут. Не обошлось без последствий и для Тверп, ибо русские пришли в ужас, увидев, во что превратился вагон № 2. Как рассказывала потом Мэрилин Путнэм: «Я с ними не церемонилась. Так прямо и говорю: нас, говорю, не выпускают из поезда, чего вы хотите? Ну, они и заткнулись».

***

К Брест-Литовску мы подъехали в светящиеся сумерки. Вдоль последней, привокзальной мили путей выстроились, приветствуя нас, памятники политикам, посеребренные, как дешевые сувениры из «Вулворта». Вокзал стоял на возвышенности, с которой открывался вид на город, темно-синий, с православным собором вдали, чьи луковичные купола и мозаичные башни светились восточными красками, невзирая на надвигавшуюся темноту.

Ходили слухи, что здесь нам разрешат сойти с поезда и, может быть, даже прогуляться по городу, пока будут менять колеса и прицеплять вагон-ресторан. Больше всех этого хотел Леонард Лайонс: «Невозможно выдавать на-гора тысячу слов в день, сидя в поезде. Мне сюжеты нужны!» Более того, Лайонс уже знал, какие именно. Ему требовалось, чтобы исполнители гуляли по Брест-Литовску, распевая спиричуэл. «Вот это сюжет. Это реклама. Удивляюсь, как Брин не додумался».

На остановке двери поезда действительно отворились, но тут же затворились снова, впустив делегацию Министерства культуры в составе пяти человек.

В числе этих эмиссаров была средних лет женщина с выбивающимися из прически мышиного цвета волосами и по-матерински добродушным видом – если бы не глаза. Глаза, тускло-серые, с молочно-белыми точками, смотрели взглядом мумии, не вязавшимся с бодрым выражением лица. На ней было черное пальто и порыжелое черное платье, провисавшее на груди под тяжестью розочки из слоновой кости. Представляя себя и остальных, она перечисляла имена и фамилии без единой паузы, скороговоркой, какой торговец расхваливает свой товар: «Познакомьтесь, пожалуйста: СашаМенашаТемкинКеринскийИворсИвановичНиколайСавченкоПлесицкаяБущенкоРикиСоманенко…»