– Вероятность?

– Попытка взять в рабство – девяносто девять целых девяносто девять сотых процента. Одну сотую я отвожу на сбой программы модификации. Неудача – восемьдесят четыре процента.

Эзра Дахан встал, шагнул к ограждению кафе. Почесывая кончик носа, огляделся по сторонам, словно в поисках опаздывающего приятеля. Провел пальцем по «трещотке» ротанговых прутьев, выслушал ответную дробь, мазнул напоследок равнодушным взглядом поверх изгороди – и увидел ту, кого ожидал увидеть.

Метрах в ста от кафе на дорожке, ведущей к задам трибун, стояла госпожа Эрлия. Притворяясь, что поправляет прическу, она смотрела на Диего Пераля, мучающего киоск-автомат с газированной водой. Сенсорная панель была и осталась для эскалонца синонимом катастрофы. Выражения лица помпилианки отсюда не разобрал бы и человек моложе годами, чем старик-тренер, но мимика госпожи Эрлии в данный момент не имела значения. Четыре с половиной минуты назад эта женщина пыталась заклеймить помощника Эзры Дахана. Девяносто девять целых, мысленно повторил тренер. Девяносто девять сотых процента. Хорошо, что стопроцентных вероятностей не существует. Хорошо, что гематры не мстительны. Гематры даже не злопамятны. Мы просто ничего не забываем и точны в расчетах. Иногда расчеты такие древние, что не сразу вспоминаешь их происхождение: «Око за око, зуб за зуб».

– Мар Штильнер, позвольте вопрос. Вы сказали: «Мы решили»…

– Ну да!

– У вашей сестры тоже есть телохранитель?

Тренер вернулся за столик. Можно было не торопиться. С вероятностью семьдесят девять и три десятых процента госпожа Эрлия повторит попытку клеймения Диего Пераля. Но сейчас – ни в коем случае. Ее спугнул не Голиаф, мастер откусывать головы. Ее спугнул кто-то другой, не менее опасный для помпилианки, чем исполинский лигр. А значит, госпожа Эрлия трижды взвесит «за» и «против», прежде чем клеймить сеньора Пераля во второй раз.

– Еще бы! Юдифь, та еще штучка.

– Львица? Тигрица?

– Королевская кобра.

– Модификантка?

– Ага. Здоровенная! На пятнадцать сантиметров короче Голиафа, если его с хвостом брать. Мы с Джес чуть животики не надорвали, когда эти красавцы вздумали ростом меряться! Ну, или длиной…

Мар Дахан оценил своеобразное чувство юмора близнецов. А также взял на заметку тот факт, что Давид подвержен быстрым перепадам настроения. Это свидетельствовало об определенной неустойчивости юношеской психики. Джессика, несмотря на варварскую эмоциональность, была уравновешенней брата.

– Я не видел вашу сестру с коброй.

– И не надейтесь! Джес стесняется Юдифи. Ее еще в школе задразнили, Джес, в смысле. «Сестры! Сладкая парочка!» Она отдала Юдифь деду в зверинец. Дед ей скандал закатил… Вы представляете: дед, гематр из гематров, и скандал! Пустое дело: у нас упрямство – семейная черта. Когда Джес у деда гостит, они с Юдифью спят в обнимку. А с собой никуда не берет. Вот, говорит, замуж выскочу, тогда ладно. Будет муж кобре на меня жаловаться. А так ко мне ни один парень не подойдет!

– Наверное, ваша сестра чувствует себя в безопасности, раз отказалась от кобры. Прошу прощения, мар Штильнер, я вынужден вас ненадолго покинуть. Скоро начнется важный бой, мы с Джессикой не хотим его пропустить. Вы к нам присоединитесь?

– Конечно!

– Обождите меня, пожалуйста. Я вернусь через пять минут.

Уединившись в кабинке туалета, Эзра Дахан заблокировал дверь и активировал сферу уникома. После чего набрал номер, оставленный ему аламом Яффе.

«Он. Не он. Возможно, он. Или нет…»

Луис Пераль рассказывал сыну анекдот о глупом купце, которому хитрый плут поставил условие: не думать о верблюде с тремя горбами. Диего Пераль сходил с ума, заставляя себя не думать об Антоне Пшедерецком и доне Фернане. Один это верблюд или два – не думать, не сравнивать, черт побери! В мозгу маэстро качались весы. На одной чаше лежал убийца, а на другой – случайный спортсмен. Господи, помилуй! Лекарство в этом случае оказывалось хуже болезни.