Что до хождений по кладбищам, то Вард-младший объяснил их тем, что верит, будто на обезличенном могильном камне Карвена начертаны некие магические символы, выгравированные согласно его завещанию, да так и оставшиеся нетронутыми, когда с надгробия сбивали имя. Они, заявил юноша, совершенно необходимы для окончательной разгадки удивительной теории Карвена. Разговор с Вардом доказал доктору желание юного исследователя во что бы то ни стало сохранить тайну путем хитроумного утаивания подлинных результатов своих открытий. Когда Уиллет попросил его показать документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от собеседника, подсунув ему фотокопию манускрипта Хатчинсона вместе с формулами и диаграммами Орна, но в конце концов показал-таки часть своей находки: написанное шифром «Тому, кто останется после…» – совершенно доктору непонятное.
Вард также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав наиболее непритязательный фрагмент, и позволил Уиллету ознакомиться с его видом. Доктор внимательно рассмотрел неразборчиво-вычурные каллиграммы, обратив внимание на тот факт, что почерк и стиль характерны для семнадцатого века, хотя автор дожил до восемнадцатого, – документы бесспорно аутентичные. Сам по себе текст был довольно обычен, и Уиллет отметил про себя только один его эпизод:
Среда, 16 октября 1754. Мой шлюп «Бессонный» намедни вышел из Лондона с 20 новыми матросами из Ост-Индии, испанцами с Мартиники и двумя голландцами из Суринама на борту. Голландцы думают дезертировать, ибо до них дошли слухи о моей репутации, но я удержу их любой ценой. Для мистера Н. Декстера везу 120 рулонов камлота, 100 рулонов тонкого камлота разных цветов, 20 рулонов синей байки, 100 рулонов саржи, 50 рулонов каламянки, по 300 рулонов чесучи и грубого индийского хлопка. Для мистера Грина – 50 казанов, 20 грелок, 15 противней для выпечки, 10 коптилен. Для мистера Перри – набор шил, для мистера Найтингейла – 50 стоп лучшей писчей бумаги. Ночью минувшей трижды изрек «Саваоф», однако же безрезультатно. Потребно навести справки у мистера Х. из Трансильвании, хоть в сию пору у него непросто добиться ответа. Неясны Препятствия, мешающие ему разъяснить мне Дело, коим он добровольно занимается на протяжении почти что Века. Саймон не писал все минувшие пять Недель, но я ожидаю вестей от него вскорости.
Дочитав до сего места, Уиллет перевернул страницу, но Вард воспрепятствовал его чтению, с чувством выхватив дневник у доктора из рук. Уиллет разобрал только несколько коротких фраз – но они накрепко вошли в его память: Псалом из Liber Damnatus потребно читать пять раз на Крещение и четырежды в канун Дня Всех Святых. Засим надеюсь на зарождение во Внешних Сферах ожидаемой Креатуры. Сие привлечет Грядущего, ежели сумею обставить так, что оный непременно появится, и Сердцем будет лежать только к Прошлому, и взором пронзит ткань Прошедших Лет, так что должен я иметь в готовности Соли либо материал для приготовлений Оных.
Больше Уиллет ничего не углядел, но строки эти отчего-то придали новую зловещую выразительность портрету Джозефа Карвена, взиравшего на них с северной стены. Еще долгое время доктора не покидало иллюзорное чувство – а по здравому разумению оно должно было быть иллюзорным, – будто мужчина с картины следит за перемещениями по комнате Чарльза Варда. До того, как покинуть кабинет, Уиллет подступил вплотную к портрету и внимательно изучил его, запомнив досконально черты бледного лица, вплоть до едва заметных шрамов и небольшой впадины над правым глазом. Создавший рисунок Козмо Александр, решил Уиллет, был достоин страны, что породила великого сэра Генри Реберна, и не менее достоин – как учитель блистательного портретиста Гилберта Стюарта.