После завтрака, который я сделал себе сам, она ушла.

Любил ли я Ленни? Конечно, нет. Изменял ли я ей? Конечно, да. Она была старше меня на десять лет, я женился на ней по глупости, поверив в то, что она залетела. Каждый день думал о том, чтобы разбежаться, да по мягкотелости своей все тупил и тупил.

Сейчас, когда я вытряс из «Трех драконов» душу и врубил свет, почему бы не потрещать о жизни? Скоро рассвет, Ленни вчера утром свинтила, замки на дверях хорошие. Особенно хороши они тем, что ключи Ленни остались в прихожей. Моей прихожей.

Черт, до чего же все-таки жутко… Просидел полночи на кухне, обманывая себя, мол, жду откровений. Жду всплытия из глубин подсознания некой сокрытой правды, требующей ночи и тишины. А на самом деле продрожал все время, как обоссавшийся на холоде первоклашка, и продолжаю дрожать. Даже хочется пойти проверить, действительно ли ключи на месте, или мне показалось.

Тревожность убирается или действием, или сменой идентичности. Лучше, конечно, второе, но на это нет времени. Я встал, и пошел в прихожую, по пути зажигая свет. В спине все равно холодело, даже со светом. Холодело не от ножа, а от морды. Неужели я и запомню ее такой? Право, не хотелось бы. Она не может просто так уйти, здесь ее шмотки, кое-какая денежка, паспорт – я проверил. Куда в наши дни человеку без паспорта, даже если он сатана? Вон, даже дроны уже регистрируют, метлу тем более потребуют оснастить госномерами.

Её ключи были на месте. Я сам прикрутил эту полочку с гравировкой «keys», там были три крючка – мой, Ленни, и один запасной, пустой. Негласно считалось, что там будет вешать ключики наш ребенок… слава Богу, уже не будет. Даже если она придет за паспортом и трусами, выдам в форточку, несмотря на четвертый этаж. До четвертого метла долетает. Могу и просто выбросить, на асфальт.

Я представил, как трусы Ленни парят в воздухе, а потом из них выпадает паспорт, и прямиком в открытый канализационный люк. Ну и лезь сама за ними, психическая.

Тут мелькнуло, что она могла сделать копию ключей, чтобы усыпить мою бдительность. И когда я расслаблюсь, она прорвется в блиндаж и отпилит-таки мою голову. Тихо порадовавшись подступавшей паранойе, я проверил дверь, успокаивающе сказал себе «окей», и отступил вглубь оборонительного района. На улицу рано, в постель страшно, в холодильник не хочется. Ну, иногда лучше делать то, что не хочется, чем то, что страшно или не вовремя.

Вздохнув, я сунул нос в холодильник. Весьма кстати, что в холодильнике не оказалось замороженной головы Ленни. Но будь она там, я бы не удивился. Просто обделался бы, и упал без сознания.

И вот тут-то из-за шторы показалась бы Ленни, без головы. Достала бы, ухмыляясь, тот длинный нож… Чем ухмыляясь? Голова ухмылялась бы отдельно, в холодильнике. Кстати, а где нож?

Я вообще не помню у нас такого ножа. Прошлой ночью он показался мне ятаганом. Это слово не так надо писать. Надо писать я-то-ган, имея в виду, что «ган» по-английски оружие. Тогда получается, что нож говорит «я-то оружие, а вот ты кто?»

Я-то кто… Я никто, я вообще сейчас в отпуске. Работаю в офисе, стрелять не умею – но не трус. А сейчас я просто человек, сунувший нос в холодильник. Я совсем не «ган». Я «ботаник». Не машина для убийств, не служил в спецназе ГРУ и даже, если честно, не до коста мозгей патриот. Э-э, не до моста костей, я хотел сказать. Кстати, насчет костей… Мост костей – это из ужастика. Старый деревянный мост, трещащий то ли ветхими досками, то ли костями, разбросанными там и сям. А вдоль дороги мертвые с косами стоят – и тишина. Разумеется, среди мертвых и Ленни, как без нее.