– Ох и любят же здесь пугать приезжих, – сказала Теодора, переводя дух.

– Скажи спасибо, что не упала в воду, – проворчала Элинор. – Нечего было нестись сломя голову.

– А здесь мило, правда?

Ручей тек стремительно, легкая рябь поблескивала на солнце; по обоим берегам трава спускалась к самой воде, желтые и голубые цветы клонили свои головки. За пологим склоном начинался еще один луг, а за ним, далеко – высокие холмы, все еще озаренные косыми вечерними лучами.

– Мило, – уверенно повторила Теодора, словно подводя итог.

– Я точно здесь раньше бывала, – сказала Элинор. – Может быть, в детской книжке.

– Ничуть не сомневаюсь. Умеешь пускать «блинчики»?

– Сюда принцесса приходит на свидания с волшебной золотой рыбкой, которая на самом деле – переодетый принц…

– Уж больно он должен быть маленький, твой принц, в ручье всей глубины – не больше трех дюймов.

– Тут есть камушки, чтобы перебраться на другую сторону, и крохотные рыбки – наверное, мальки.

– И все они – переодетые принцы. – Теодора растянулась на солнышке и зевнула. – Головастики?

– Мальки. Для головастиков уже не время, глупышка, но мы наверняка найдем лягушачью икру. Я в детстве ловила мальков руками и отпускала.

– Из тебя бы вышла отличная фермерша.

– Здесь хорошо устраивать пикники. Сидеть у ручья и есть крутые яйца.

– Салат с курицей и шоколадный кекс, – рассмеялась Теодора.

– Лимонад в термосе. Просыпанная соль.

Теодора перекатилась поудобнее.

– А знаешь, про муравьев все врут. Нет никаких муравьев. Коровы, может быть. Но я еще ни разу не видела на пикнике муравья.

– А быка? Обязательно кто-нибудь должен сказать: «В поле не ходи, там бык».

Теодора открыла один глаз.

– У тебя был дядюшка-юморист? Который что ни скажет, все смеются? И который советовал тебе не бояться быка: когда бык на тебя кинется, надо просто схватить его за кольцо в носу и раскрутить над головой?

Элинор бросила в ручей камешек; сквозь прозрачную воду было видно, как он медленно опустился на дно.

– У тебя много дядюшек?

– Тысячи. А у тебя?

Через минуту Элинор ответила:

– О да. Большие и маленькие, толстые и тощие…

– У тебя есть тетя Эдна?

– Тетя Мюриэль.

– Такая сухопарая? В круглых очках?

– С гранатовой брошкой.

– Она приходит на семейные торжества в темно-бордовом платье?

– Отделанном кружевом.

– Тогда, наверное, мы с тобой родственницы, – сказала Теодора. – У тебя были пластинки на зубах?

– Нет. Веснушки.

– Я ходила в частную школу, где меня учили делать реверансы.

– Я вечно болела зиму напролет. Мама заставляла меня носить шерстяные чулки.

– Моя мама заставляла брата приглашать меня на танцы, и я делала реверансы как очумелая. Брат до сих пор меня ненавидит.

– Я упала во время выпускной процессии.

– Я забыла свою партию в оперетте.

– Я писала стихи.

– Да, – сказала Теодора. – Теперь я точно знаю, что мы кузины.

Она со смехом села, и тут Элинор шепнула:

– Тише. Рядом кто-то есть.

Они застыли, прижавшись плечами и молча глядя на склон за ручьем. Трава там шевелилась: кто-то медленно и незримо пробирался по яркому зеленому холму. Солнечный свет померк, от ручья потянуло холодом.

– Кто это? – выдохнула Элинор.

Теодора крепко стиснула ее запястье.

– Ушел, – звонко произнесла Теодора. Снова выглянуло солнышко и стало тепло. – Это был кролик.

– Я его не видела, – сказала Элинор.

– Я заметила его в ту же минуту, как ты заговорила, – твердо объявила Теодора. – Это был кролик. Он скрылся за холмом.

– Мы тут слишком долго сидим. – Элинор с тревогой взглянула на солнце – оно уже коснулось холмов – и, встав с сырой травы, поняла, что у нее затекли ноги.