– Надеюсь, нет. В любом случае скоро узнаем.

– Ага, если бабуле с дедулей раньше не сообщат.

– Не каркай, – отмахнулась я.

Опасения сестры были мне абсолютно понятны. Еще со времен нашего детства власть в обоих поселках принадлежала вовсе на администрации, как можно было бы подумать, а Бабсовету.

Так жители поселков прозвали тройку гиперактивных местных жительниц, которые все про всех знали и постоянно вмешивались куда не просят. Слава старушенций и их вездесущесть распространились далеко за пределы Лебяжья и Уткино, и они держали в страхе местную администрацию, районный отдел полиции, поликлинику, а председатель жилищного хозяйства и вовсе хватался за сердце при упоминании даже имени любой из представительниц Совета.

– Эти старые ведьмы чуть что сразу старшим жаловаться бегут… Ух, нет на них управы.

Я тяжко вздохнула и с тоской посмотрела на сестру. Что сейчас, что в детстве Бабсовет мы боялись одинаково, и не зря. Опасения наши тоже были не напрасны, путь к озеру пролегал мимо дома одной из его участниц, а значит, наши вчерашние вопли она вполне могла слышать.

– Ну и пусть, – сжала кулаки храбрая Лёка и решительно направилась к двери. – Мне не три года, и не им, каргам старым, меня судить. А к озеру вернуться надо, я там сарафан оставила.

– Лёка…

– Даже не думай меня останавливать! Я никого не боюсь!

– Но…

– А ну не трусь!

– Я не трушу. А тебе бы причесаться не мешало.

Лёка наконец посмотрела в зеркало. Отражение было не менее впечатляющим, чем оригинал. Растёкшаяся по лицу тушь, следы от подушки на щеке и в довершение умопомрачительная прическа а-ля «я упала с самосвала, тормозила головой».

Сестрицу как ветром сдуло, только топот на втором этаже и был слышан. Я посмотрела в умные карие глаза сидящей рядом Каштанки и виновато сказала:

– Если тебя утешит, мне очень-очень стыдно за свое поведение.

Добрая собака вильнула хвостом и, тявкнув, побежала к двери. Намек был понят правильно – не худо бы разбаррикодировать дом и выпустить несчастных животных на прогулку.

К возвращению сестрицы я как раз справилась с уборкой и даже успела проверить почту и телефон. Пропущенных звонков, непрочитанных смс и писем не было – это вселяло определенные надежды.

Пугая меня своей решимостью, размашистым шагом Лёка спешила к озеру. Я семенила рядом и то и дело оглядывалась по сторонам. Прохожих мы пока не встретили, соседи, как и положено в раннее воскресное утро, еще мирно спали или только приступили к завтраку.

А утро и правда было ранним – всего восемь на часах. Не даром говорят, сон алкоголика чуток. В такую рань встать еще умудриться нужно. Мы же не только проснулись, но и к боевым действиям подготовиться успели.

Однако у дома одной из активисток Бабсовета даже Лёкин пыл поугас. Неожиданно свернув с дороги в кусты сирени, она прошептала:

– Помнишь, как мы купаться без спроса пошли, а она дедушке рассказала?

Поскольку маневр сестрицы я повторила с точностью синхронистки, то также тихо ответила:

– Помню. Нас неделю потом никуда не выпускали. Даже на Сашкин день рождения.

– А как я на свидание с Витькой пошла, а она маме доложила?

– Этого мне не забыть никогда.

– А мне-то как? До сих пор задница от ремня болит.

– Да, тетка у нас суровая.

– Нормальная.

– Утром она тебе с ним видеться запретила, а вечером уже Степанова звонит. Разозлилась она тогда – мама не горюй.

– А нечего запрещать было, – вспомнив былое, обиделась Лёка. – Мне Витька, между прочим, не так уж и нравился. Пока у любви нашей препятствий не возникло.

– Любовь всего два свидания и длилась, – хохотнула я.