У моей приятельницы Дорис Клайнер был муж Юл Бриннер. Прожили они вместе не так долго, но я многое подметила. Собственно, в немалой степени под их влиянием мы попытались найти место для жизни в Швейцарии, а не в Англии или США. У Юла было роскошное поместье недалеко от Женевы. Поженились Дорис и Юл прямо на съемочной площадке «Великолепной семерки», той самой, что превратила уже популярного после фильма «Король и я» Бриннера в настоящую икону вестернов, одного из самых обожаемых актеров Америки.

У Юла весьма своеобразная (к сожалению, была, его уже нет на свете) внешность. В пьесе и фильме «Король и я» он играл сиамского короля в парике из длинных черных волос, в противовес этому в новом фильме его любовница Марлен Дитрих убедила побриться наголо, в результате получилась та самая внешность, которую знает вся Америка – ковбоя Криса, главного из «Великолепной семерки». Но не бритый череп и даже не прекрасные физические данные привлекали к нему поклонников. Каждый, кто оказывался рядом, неизменно попадал под обаяние пронзительных глаз и завораживающего голоса.

Я сама много раз слушала его пластинку «Мы цыгане», которую Бриннер выпустил вместе с другом Алешей. Что-то было во всем его облике, в голосе, в исходившей от него силе такое, что говорило о мятущейся душе. Юлу удавалось все, чем бы он ни занимался: его сиамский король оказался оскароносным; любая роль, которую играл Бриннер, принималась с восторгом, даже если фильм был откровенно слабым; у Юла были любовницами самые красивые актрисы – Марлен Дитрих и Ингрид Бергман; женился он несколько раз, имел все, чего только мог пожелать мужчина. А вот спокойствия в душе не было.

Почему? Объяснила София:

– Юл – русский, а у них не бывает спокойных душ, всегда нужно что-то еще.

Постепенно я поняла, что это «что-то» не в материальном, душа Бриннера страдала от невостребованности. Снимаясь в роли Мити в «Братьях Карамазовых», он криком кричал на площадке, требуя сменить актрису, игравшую его любимую. Бриннер просто не мог выносить половинчатой игры, он выкладывался полностью. К сожалению, ни в Голливуде, ни в Европе такой накал оказался не нужен, он не добавлял фильмам кассовости.

О Бриннере я не раз вспоминала на съемках «Войны и мира». Для Юла там не было роли, но сам подход к делу, горение и полная отдача очень пригодились бы. Но их не было. «Война и мир» фильм красочный, масштабный, он благосклонно был принят зрителями Америки и Европы, но не более. Когда вышел русский вариант, глядя на игру их актеров, я видела Бриннера даже в спокойном князе Андрее, в странноватом Пьере Безухове, в юной Наташе была та же мятущаяся душа. Нам никогда не постичь этого.

Уже на премьере было понятно, что ни звездный состав, ни масштабность съемок, ни огромные затраченные средства фильм не спасли, наспех сделанная эпопея понравиться ни зрителям, ни кинокритикам не могла, с этим приходилось согласиться. Наша троица – Генри, Мел и я – на афишах людей в кинотеатры не привлекла и переживать из-за сложности любви русских во время нашествия Наполеона не заставила. Загадочные русские так и остались загадочными. Фильм не стал ни кассовым, ни даже просто популярным, как только закончилась грандиозная рекламная кампания киностудии, о нем благополучно забыли.

Наши с Мелом отношения эта работа несколько охладила. Я была в отчаянье: неужели съемки способны помешать нашему счастью? Если дело обстоит так, то я вполне согласна принести в жертву семейному счастью славу и успех, семья важнее. Мел так не думал, я для него существовала не только как жена, но и как партнер по съемочной площадке, а главное, как точка приложения его неуемной энергии. Меня всегда поражало, почему у Феррера, буквально бурлившего идеями, сгоравшего от желания осуществить множество безумных проектов, эта же энергия не выходит в ролях. Куда она девается? Почему, когда надо страдать или восторгаться перед камерой или на сцене, Феррер становится ледышкой, от которой замерзают все, от партнеров до зрителей? Неужели энергия сгорает, не успев примениться?