Сэр Доминик поднял взгляд и очень удивился, заметив беспокойство Гриффина. Нет, парень явно не имел ничего общего с младенцем.

– А фамилия у этого Стивена есть?

Гриффин уставился на Доминика в упор.

– Неужели ты считаешь, что я бы так настойчиво требовал твоего августейшего присутствия, если бы знал его фамилию? Ты так и не понял, что все, связанное с этим ребенком, окружено тайной?

Доминик несколько мгновений молча смотрел на него, потом повернулся к Мэдлин и мило улыбнулся.

– Миссис Ривз, окажите любезность, принесите мне кофе. Похоже, на решение этой загадки потребуется какое-то время, а кофе хорошо активизирует мыслительный процесс.

Гриффин нахмурился. Он впервые заметил, что Доминик выглядит очень усталым: черты лица заострились, глаза казались ввалившимися. Гриффин не мог не задаться вопросом, что его беспокоит. Раньше этот человек не выказывал слабости ни при каких обстоятельствах.

Мэдлин кивнула.

– Конечно. Унести ребенка?

– Вы можете оставить его со мной. – Доминик протянул руки и осторожно взял у нее малыша.

– Никогда не замечал у тебя интереса к младенцам, – отметил Гриффин.

Доминик сел и откинулся на спинку кресла, стараясь не потревожить ребенка.

– Ты многого обо мне не знаешь, мой мальчик.

– Не сомневаюсь, но сегодня я бы предпочел не узнавать ничего нового. У меня достаточно проблем и без очередной главы из жизни Доминика Хантера, тайного агента короны.

Доминик слабо усмехнулся и немного расслабился. От сильного порывистого ветра за окном дребезжали оконные стекла, и тусклый свет январского дня почти не проникал в комнату. Но мрачный холодный день остался за окном, а в комнате было тепло – в камине весело плясали языки пламени, и светло – свечи в хрустальных канделябрах заливали ее мягким светом.

Проведя детство в неприветливом доме йоркширского викария, а потом с трудом выжив на улицах Лондона, Гриффин высоко ценил свет и тепло. И это пристрастие хозяина чувствовалось в каждой комнате его дома. Здесь не было холодных синих и зеленых оттенков. Стены были покрашены в теплые желтые и красные тона, лепнина светилась позолотой, на окнах висели тяжелые шторы с золотыми кистями. Хозяин окружил себя красотой и комфортом. Тонкое изящество мебели шератон соседствовало с витиеватостью чиппендейла и элегантностью обитых разноцветным шелком кушеток. Ему доставляло огромное удовольствие экзотическое, пожалуй, даже бунтарское смешение стилей и форм.

Мэдлин как-то сказала Гриффину, что он напоминает ей кота, который всегда ищет пятнышко солнечного света на полу, чтобы понежиться в его тепле. И это было правдой. Слишком долго он испытывал холод, сырой пронизывающий холод, проникающий в тело до мозга костей. Возможно, в Греции или еще южнее он наконец найдет тепло и свет, которые ему так нужны. Видит бог, в Англии он их так и не нашел. Хотя много раз пытался. Как не нашел и свою мать и в конце концов оставил бесплодные поиски Доминику.

Но если Гриффин – кот, то Доминик – настоящий мастиф. Вцепившись во что-то, он уже никогда это не выпускал.

– Почему бы тебе не рассказать, что случилось? – сказал Доминик.

Гриффин вздохнул и приступил к рассказу. Пока он говорил, вошел Фелпс с кофейником и чашками на подносе. Вслед за ним в комнате появилась Мэдлин. Она молча налила мужчинам кофе, взяла из рук Доминика ребенка и устроилась на кушетке в дальнем углу комнаты. Гриффин в это время как раз дошел до записки и кольца. Когда Доминик вопросительно поднял брови, Гриффин достал из кармана кольцо и отдал ему.

Доминик поднес кольцо к свету.