– Знаешь, братишка, они были похожи на обычных рыб, но только каких-то совсем уж неживых, вроде как из нездешнего мира, – сообщил Воллоу.

Я сказал брату, что про привидения мне известно, но все-таки не поверил ему.

Сейчас Воллоу испытывает очки в воде, желая проверить, есть ли призраки где-то помимо ведра. Я сижу на краю причала и болтаю ногами, опасаясь, что кто-нибудь схватит меня за них и утянет в воду.

– Эй, Воллоу! Ну как, видел призраков?

– Нет, – мрачно бурчит брат в трубку. – Ни черта не видно.

Ничего удивительного. Вода здесь совсем мутная. Но настойчивость, с какой Воллоу пытается обходиться одной рукой, меня впечатляет.

Вообще-то ему пока нельзя плавать. В прошлый четверг он поскользнулся на одной из банановых шкурок, которые наша бабушка разбрасывает вокруг дома. Раньше я думал, что подобное случается только в мультиках. Но теперь его правую руку закатали в гипс, и он держит ее над головой, когда входит в воду. Словно катается на водном мотоцикле. Такая плавучесть весьма неожиданна. На земле Воллоу довольно неуклюжий парень. Сносит все, что попадается ему на пути: детские коляски, пожилых вдовцов, меня.

Мы с братом разные. У меня отцовские светлые волосы, голубые глаза и довольно хрупкое телосложение. У Оливии тоже был европейский тип – щеки, как яблоки, и ровные белоснежные зубы. Но Воллоу иной. Неровные клыкастые зубы делают его похожим на кабана. Он носит набриолиненный кок, а сзади волосы у него, как лохматая шкура. Объяснений этому нет. Отец шутит, что наша мама, вероятно, согрешила с Минотавром.

Воллоу его ненастоящее имя. На самом деле его зовут Вальдо Своллоу[1], так же как меня Тимоти Спэрроу[2], а нашу умершую сестру – Оливия Ларк[3]. Родители были помешаны на птицах. В свое время отец встретил мать на экскурсии по болотам, где им показывали живущих там птиц, и ее красота показалась ему ошеломляющей благодаря десятикратному увеличению бинокля. Отец говорит, что когда колпицы, которых он разглядывал, улетели, он его опустил, но к этому времени уже успел влюбиться. Когда мы с Воллоу были маленькими, они брали нас на свои птичьи экскурсии, где спускались на каяках по островным каналам, наблюдая за голубыми цаплями и лысухами. В то время, которое родители не любят вспоминать, они часто оставляли нас на несколько месяцев с бабушкой.

Вскоре после смерти Оливии родители стали регулярно ездить в страны «третьего мира». Детей с собой больше не брали.

Бабушка наша живет на противоположной стороне острова. Ей восемьдесят четыре года, мне двенадцать, а Воллоу четырнадцать, так что это еще вопрос, кто за кем приглядывает. Этим летом наши родители поехали в Сан-Паулу и присылают нам оттуда открытки с изрешеченными пулями фавелами и горящими кучами мусора. «Слава Богу, что вас с нами нет. Ваши предки». На самом деле вся эта жуть просто заставляет их забыть о собственных семейных проблемах.

– Эй! Подвинься! – говорит Воллоу, вылезая из воды.

Он карабкается по лестнице и плюхается на причал, оставляя на нем лужи грязной воды. За дьявольскими очками глаза его превратились в щелочки.

– Ну что, видел их?

Воллоу мычит в ответ.

– Вот что. – Он сдергивает свои девчачьи очки и бросает их мне. – Они мне малы, я в них плавать не могу. Попробуй ты.

Вздохнув, я начинаю снимать пижаму. Эластичный ремешок очков врезается мне в затылок. В соленом воздухе мой пенис подрагивает, как маленькая розовая улитка. Воллоу кивает на него и смеется.

– Может, попробуешь еще разок? – спрашиваю я.

С причала океан кажется темным и недружелюбным, как зыбкая тень чего-то жуткого.