– Всегда была не в ладах с физикой, но на этот раз я вас поняла. – Катя поднялась и взяла сумочку. – Всегда лучше учиться на жизненных примерах… Вот моя визитка, тут мой домашний адрес и телефон, а вот рабочие… И простите, ради Бога, но не могли бы вы повторить, как вас зовут? Я думала о другом, когда вы представлялись.

– Неудивительно. А зовут меня Василий Андреевич Былицкий. Вот мой телефон.

– Домашний?

Он улыбнулся и покачал головой.

На работу Катя попала в половине пятого. Она могла бы приехать туда и раньше, но у нее сейчас не было сил возвращаться, разговаривать с Димой и с Зиной, рассказывать им про эти убийства (или не рассказывать?). Диме рассказать, Зина обойдется – таково было ее решение. Целый час она бродила по улицам, останавливалась перед витринами, не видя того, что было за ними, сидела где-то на лавочке у фонтана и отшила парочку уличных приставал, которые пытались к ней обратиться. Все это время она обдумывала рекомендацию следователя быть осторожной, очень осторожной.

«Я буду очень осторожна, но как это совместить с моей жизнью? – думала она. – Возможно, маньяк сейчас следит за мной, ведь я одна, меня некому защитить.

Он торопится, почему он торопится, как будто что-то гонит его? Что-то или кто-то? Но что толку думать, что и кто, для этого надо знать, кто он такой. Кто он такой…»

Она поехала в агентство и уселась за свой стол. Дима отсутствовал, и она была этому рада. Зина болтала в своей комнатушке по телефону со своим другом или с кем-то еще, не имеет значения. Для Кати сейчас ничего не имело значения, кроме этих двух убийств. Она взяла чистый лист бумаги, ручку, пожелала мысленно, чтобы никто не захотел никуда ехать и не отвлек ее, и углубилась в составление списка. Дело шло туговато – кого включать, а кого нет? Если включать всех, не хватит бумаги, не хватит милиционеров, чтобы найти всех, кого она запишет; если подойти к делу избирательно, записать только тех людей, с которыми общались все четыре подруги, среди них может не оказаться убийцы. «А почему четыре подруги? – спросила она у себя и погрызла кончик ручки, совсем как в школе. – Четыре танкиста и собака. Четыре мушкетера. Нас было четверо, и вот уже двое. Никто не воскреснет, как бывает в замечательных фильмах, от которых сходишь с ума в детстве. И надо быть внимательной, очень внимательной…»

Она написала несколько фамилий и снова задумалась. «Лика. Лика. Он снял ее трусики. Будут искать мужчину, который снял трусики с двух женщин. Первые белые, кружевные, с красным бантиком, привередливость Иры облегчила следствию задачу. Раз он маньяк, то добровольно со своим трофеем не расстанется, будет его беречь, будет выделывать с ним свои мерзкие штуки, знаю я какие. Но Лика никому не облегчила задачи. Она могла носить что угодно, а могла не носить ничего. Что искать – непонятно. Но что-то на ней было надето, иначе почему он расцарапал ей бедра ножницами? Что?» И вдруг она поняла, что знает – что. Лика при встрече была в короткой, очень короткой юбке-стрейч. Когда она села в кресло напротив Кати, юбка задралась, Лика перекинула ногу за ногу, и в краткий миг трусики мелькнули перед глазами Кати, она еще подумала, что Лика, как всегда, очень развязно себя ведет. «Их цвет? Серые? Нет, с какой стати серые… Белые? Только не белые. Кажется, сиреневые, да, скорее сиреневые, сильно застиранные… Или серовато-сиреневые. Что-то дешевое, разумеется. Я уверена, что это так?» Она сказала себе: «Да, я уверена, я не ошибусь, если надо что-то вспомнить, я обязательно вспомню, отец всегда говорил, что память у меня фотографическая, даже спустя долгое время я могу вспомнить что угодно. Он говорил – это драгоценное свойство. Он сам был такой. Помнил все, ничего не забывал. Я в него, и хоть этим я могу немного гордиться. Маньяк еще не знает, с кем связался. Он ничего не знает, а я уже кое-что знаю. Будь уверен, голубчик, когда ты станешь убивать меня, я отвечу тебе чем-то получше, чем твой паршивый платок и твои говенные ножницы, которые ты даже не успел наточить! Я ничего не боюсь, у меня нет детей, ничего у меня нет, ты, гадина!» Она записала рядом со списком знакомых: «Лика – сиреневые трусики». И задумалась снова, уже надолго. К ней заглянула Зина: