– Он хочет оттуда вырваться? Как будто он живой!

Я нахмурилась. Уж не насмехается ли она надо мной?

– Разумеется, он живой, мисс Суини! – И тут же поправилась: – Живой внутри своей матери, он же ее часть!

– А я считала, он оживает только после появления на свет!

Я опешила. Но какое, должно быть, это было чудо – когда Господь создал Адама из праха земного и вдунул в него душу, и это произошло разом. Но мне не стоило удивляться, потому что некоторые наши пациентки поступали к нам готовыми разродиться, но мало что смыслящими в природе вещей.

Я сняла с полки фолиант «Акушерства» Джеллетта[9], пролистала его тонкие хрустящие страницы и продемонстрировала Брайди Суини рисунок с подписью «Матка с доношенным плодом».

Ее глаза расширились.

– Боже милостивый!

Я не сразу поняла, что она приняла схематичный рисунок за изображение разрезанной пополам настоящей матки.

– Нет-нет, это рисунок-схема того, как выглядит матка, если бы мы могли заглянуть внутрь. Видите, как скрючился младенец?

– И он вверх ногами!

Я улыбнулась.

– Ему так намного удобнее. Вы очень многое узнали только за первый день на работе, правда, мисс Суини?

– Он просто маленький акробат, – пробормотала она.

– И почти все время спит.

Тут в беседу встряла Делия Гарретт:

– Моя вторая была совсем не такая. Кларисса постоянно брыкалась, как мул, и ночью, и утром, и днем. Но эта девчушка – тихоня. – И она с безрадостной нежностью погладила свой выпуклый живот.

– Или мальчуган?

Услышав предположение Брайди Суини, она помотала головой.

– Не люблю мальчиков. К тому же моя свекровь сразу определяет пол ребенка по тому, как я ношу. А покажите-ка мне эту картинку!

Когда я передала ей «Акушерство» Джеллетта, она, взглянув на рисунок, поморщилась, хотя и с нескрываемой гордостью.

– Да вы только посмотрите, как у нее все внутри скособочено! Неудивительно, что у меня желудок взбунтовался.

Я поставила книгу обратно на полку. Было уже почти одиннадцать – пришла пора менять компресс, который сестра Люк положила Айте Нунен. Сперва я нагрела на спиртовке льняную настойку до такой густоты, чтобы в ней стояла ложка. Потом развязала боковые тесемки рубашки, сняла с груди пациентки марлевый тампон и отлепила старую затвердевшую корочку. Потом начисто обмыла ее покрасневшие ключичные кости ватными тампонами, смоченными в мыльной воде, покуда Брайди Суини стояла рядом и по моей просьбе передавала нужные принадлежности.

Айта Нунен бурчала, тяжко вздыхая:

– Идите ко мне, когда я скажу!

Я нагнулась к ней, ощущая смрад ее дыхания, и стала измерять пульс. Но больше она ничего не сказала. Пульс был довольно учащенный, но пульсовое давление снизилось. Лицо было осунувшимся и желтоватым.

Я налила льняную настойку на тампон, положила его на марлю и простерилизованную льняную салфетку. Положив припарку между ее тощих грудей, накрыла фланелевой повязкой. Концы повязки требовалось перекинуть ей за спину и завязать на слабых плечах. Между нами говоря, мы с Брайди Суини немного схалтурили. Я бы не пожалела времени на выполнение довольно-таки кропотливой работы, если бы искренне верила в реальную пользу припарок.

Айта Нунен тяжело, с присвистом дышала. Я дала ей ложку сиропа ипекакуаны, чтобы хоть немного снять заложенность дыхательных путей. Через минуту она выхаркнула темную мокроту. Я собрала ее в платок и отправила Брайди выбросить его в мусоросжигательную печь.

Она долго отсутствовала, и когда вернулась, я спросила:

– Вы не заблудились? Я уж подумала, что вы упали в мусоропровод…

– Я задержалась в туалете, – призналась Брайди Суини. – Там такая щеколда, на которую можно закрыть дверь кабинки, и кран с горячей водой, и миленькие квадратики бумаги. Мне нравится у вас в больнице!