– О боже Мэтт, тебя переехал грузовик? – поморщилась Каролина.

– Нет. Ива… дома?

– Ну, тогда это точно был танк из второй мировой…

– Я подрался, Каролина. Можно мне поговорить с Ивой?

– Можешь зайти, если хочешь. Я сделаю тебе зелёный чай со льдом. А Ивы нет.

– Спасибо, чай не нужно. Когда Ива будет?

– Не имею понятия.

– В смысле?

– Она уехала в Калгари.

– Надолго?

– Возможно, навсегда.

– Как это?

– Да как обычно: села на самолёт и улетела.

– Зачем… Почему?

– Однокурсница помогла с работой – в её клинике появилось место, и она порекомендовала Иву. Ива ещё пару недель назад прошла собеседование по компьютеру… то ли Зуб, то ли Зум.

– Зум. То есть, она ещё две недели назад знала, что уезжает?

– Даже раньше знала. Это интервью было только формальностью. Обычно такая рекомендация – это стопроцентная гарантия.

У Мэтта начала уходить земля из-под ног… от хохота. А хохотал он, наблюдая за тем, как собственное гипертрофированное самомнение катится кубарем с бутафорского пьедестала во вполне себе реальную сточную канаву: он так переживал, что Ива, не дай бог, начнёт ждать от него большего… Чего он опасался? Что она влюбится и станет бегать за ним, как собачонка? А у неё, оказывается, были вполне себе чёткие планы на жизнь, как она и говорила, и в них настолько не было для него места, что она даже не удосужилась поставить его в известность о том, что уезжает. Почему? Да потому что ни разу не допустила мысль, что между ними возможно что-то большее, чем одна ночь. А что, если бы это он увлёкся ею? Что, если бы влюбился по уши и не смог без неё дышать?

Мэтт прожил ещё день. А утром снова отправился к дому Ивы.

– У тебя всё в порядке, дорогой? – спросила Каролина, почему-то копируя его мать и свою давнюю подругу Шанель.

– Можно мне позвонить? Иве. Я сглупил, не попросил у неё номер телефона. Свой тоже дома забыл.

– Мэтт, у неё сейчас нет номера.

– Это как?

– Она его отключила перед отъездом. Что-то с ним было не так. Честно говоря, я и сама толком не поняла, что именно, но она сказала, что на днях подключится к новому оператору и сообщит номер, если он изменится, но она надеется, что получится сохранить старый.

Мэтт едва ли снова не расхохотался, уже с трудом веря в происходящее. Похоже, его попросту не желают слышать и аккуратно футболят. Да, он поступил, как свинья, но разве животное не имеет права извиниться? Если Ива считает себя такой правильной и логичной, почему же не даст ему грёбаный шанс сказать «извини»?

Он разозлился. Потом успокоился. И вернулся к своей жизни.

Тем более, что она уже вовсю поджидала его дома.

Как только за Мэттом закрылась входная дверь, он сразу заметил мать в одном из кресел гостиной. Плечи её были женственно покатыми от рождения, но сегодня Мэтт чётко видел их понурость.

Мать, по своему обыкновению, широко улыбнулась, но глаза её были… не теми. Мэтт почуял беду.

– Сынок, давай я сварю тебе кофе, – как-то наиграно радостно предложила Шанель.

Он согласился и почувствовал, как его голова и шея сами собой норовят втянуться в его же плечи.

– Что-то ты зачастил к Джонсонам, сынок. Ни свет, ни заря, а Маттео уже возле их дома околачивается. Но это и хорошо, – со вздохом заключила она. – Я ведь всегда тебе говорила: эта девочка когда-нибудь сделает тебя счастливым!

О нет, только не это, подумал Мэтт. Хуже момента и представить сложно.

– Ну? Чего нос повесил? Бортанула тебя наша девонька, да? Ну а как ты хотел… время идёт, она умнеет. А помнишь, что ещё я тебе говорила? «Она будет твоей, Мэтт, если ты захочешь». Ну так вот, теперь я снова тебе скажу, но уже с поправкой: «Она всё-таки будет твоей, сынок, но только если ты по-настоящему этого захочешь». Ладно. Сегодня речь не об этом. Я думаю, мой дорогой и любимый сын – дороже и любимее тебя у меня никогда никого не было и не будет – что пришло время поговорить серьёзно… впервые за твои двадцать шесть лет.