– Это его деньги, его бизнес…

– Который ты тащишь на себе! Нет-нет, эта дрянь ничего не получит! Я что-нибудь придумаю. И, кстати, даже хорошо, что ты сумел ее к себе расположить. Держи друзей близко, а врагов еще ближе. Все правильно.

В глазах матери зажигается нездоровый маниакальный огонь. Меня передергивает. Кожей прокатывается волна озноба. Чтобы согреться, я подхватываю на руки пробегающего мимо Ночеблуда.

– Она мне не враг.

– Вы только на него посмотрите! Этому выродку удалось и тебя разжалобить?

– Может быть. Девчонке не повезло. А она ничего, хорошо справилась.

– В дисциплине навешивания вам лапши на уши ей точно нет равных. Кстати, не мешало бы проверить, все ли ценные вещи на месте.

– Не сходи с ума. И отцу не вздумай что-то подобное ляпнуть, – я зевнул, почесал кота по толстому брюху и, согнав его на пол, огляделся в поисках пиджака. Этот день высосал меня подчистую.

7. Глава 7

Погода на улице ни капельки не улучшилась за время, что мы провели в доме. Скорее даже наоборот. Хорошо, что нам не пришлось выходить на улицу. Машина стояла здесь же, в примыкающем к левому крылу гараже, в который можно было пройти через комнату, которую мой отец назвал «постирочной».

Обалдеть, да? Даже у их грязных вещей была своя комната.

– Эм…

– Ты можешь звать меня папой. Если хочешь. Или Николаем Алексеевичем, если так будет проще.

Я киваю, опуская взгляд на сложенные в замок руки. Папа… Губы поневоле растягиваются в кривой улыбке. Мой цинизм, как всегда, бежит впереди меня. Кстати, зря. Я же не могу винить этого человека, что он не понимает, не осознает, что мой речевой аппарат просто не рассчитан на это слово. Другие дети называли мамой-папой любого взрослого, появляющегося в пределах их видимости, а я даже тогда не могла…

Шлепаю губами, как выброшенная на берег рыба. Но не издаю ни звука.

– Все хорошо, Ань. Я понимаю. Слишком быстро это все.

Не без облегчения часто-часто киваю. В окно и крышу размеренно стучит дождь. Дворники скребут по стеклу, разметая по сторонам воцарившуюся между нами неловкость. И едва слышно шуршат шины, поглощая километры пути.

– Извини за Марту. Для нее твое появление – неожиданность.

– Да уж могу представить.

– Считаешь меня плохим человеком?

– Я слишком мало вас знаю, чтобы делать выводы.

Тот факт, что он не может вспомнить свою любовницу, свидетельствует о многом… Но одновременно с этим решительно ничего о моем отце не говорит. Потому что наша жизнь сложней, чем кажется, а я вообще не склонна к упрощениям. Скорее даже наоборот. Мне претит, что мы живем в мире, где небинарные оппозиции практически полностью исчерпали себя.

– Мы с Мартой очень хотели еще детей. Но не вышло… Это был сложный период.

Так себе объяснение, да? Но почему-то мне кажется, что в него вложен гораздо более глубокий смысл. И я легко считываю все несказанное. Всю боль этой семьи. Все её страхи. Будто за один сегодняшний день я, сама того не желая, стала частью этого заболевшего организма. И уж конечно, теперь мне гораздо понятней, что двигало отцом. И каких эмоций он искал на стороне.

– Мне жаль.

– Ну да ладно. Что уж. Я правда рад, что ты нашлась.

Сказать бы – я тоже. Но и тут – облом. Горло перехватывает от эмоций. Попробуй поговори, когда даже сглотнуть не можешь.

– Знаешь, я хотел тебе предложить пожить у нас. Чтобы узнать друг друга получше, провести больше времени вместе… Как тебе моя идея?

– Не особенно... – закусываю щеку. – Я не привыкла жить в семье. К тому же это неудобно с точки зрения логистики. От кампуса до универа – два шага.