Узкие улочки, коричневые дома, стоящие так близко, что вряд ли могла разъехаться пара карет. Туристические красоты были не про это место — хотя, подумала я, если это какое-то прошлое, все может быть, и сейчас в параллельной реальности на том месте, где еду я, стоит моя копия из прежнего мира, запечатлевая город на камеру. Очень шумно, очень мрачно, совсем не хочется останавливаться. И интересно, воняли ли так же когда-то те красивые туристические места?

Карета свернула куда-то, голоса пропали на какое-то время, а потом я оглохла от воплей. Мы въехали то ли на рыночную площадь, то ли на постоялый двор, и я уже нетерпеливо дергалась, мечтая выйти и немного размяться, как дверь кареты открылась, кучер недовольно посмотрел на меня, захлопнул дверь, я слышала, как он чем-то гремит за стенкой, и затем он опять открыл дверь и кинул мне еще одну накидку.

— А ну, прикройся пока и иди за мной.

Я послушалась. Усыпить бдительность и выяснить, что и как. Карета и в самом деле стояла на площади, и я не успела толком ничего рассмотреть: бойкая торговля, скоморохи, что-то вроде конюшни. Вони стало то ли меньше, то ли я быстро привыкла, то ли восприятие адаптировалось под реалии: пахло лошадьми, мочой, еще какой-то дрянью, но хотя бы вдохнуть можно было спокойно, без рези в глазах. Кучер практически тащил меня, схватив за локоть, и вырываться было болезненно. Мы оказались внутри — в мрачном, воняющем горелым маслом зале с низкими потолками, потом меня поволокли наверх, втолкнули в комнату, и я услышала, как в замке повернулся ключ.

8. Глава восьмая

Вероятно, то, что я вчера проявила с Адрианой строптивость, а может, и то, что я не ночевала, где мне положено, в шкафу, больше похожем на склеп, было причиной того, что меня взяли и заперли. Я сквозь зубы обругала кучера, подошла к окну. Глухая стена в паре метров, прямо под моим окном крыша — то ли пристройки, то ли соседнего здания, до нее метра два, прикинула я, и если я порву в лоскуты надоевшие юбки, смогу спуститься. Но куда я пойду потом? И что там, за стенами этого кабака, кроме вони и воплей? Один раз я уже пыталась сбежать абы куда, ничего толкового из этого не вышло.

Все было сложнее, чем представлялось. Я осмотрела комнатку: убогая, конечно, есть ночной горшок — хорошее решение! И снова нет бумаги! Что тут вместо бумаги — подол платья? — столик, стул, умывальник, свечка… Кровать, уже знакомый шкаф-гробик, полный дряни и блох, и не такой вычурный, как в замке. Горшок хотя бы пустой — я пнула его ногой под кровать, и он там зазвенел, ударившись обо что-то.

Свечка.

И окно. Стекло. 

Наконец-то. Зеркала тут нет, конечно, но хоть так.

На улице уже порядком стемнело, и в оконном стекле я смогла рассмотреть лицо той, которая была мной отныне. Молодая, из достоинств — бесспорно, отличная кожа. Темные глаза, роскошные волосы, в остальном — безликое существо. Выражение лица наивное и глуповатое, но при всем при этом прослеживалось сходство с красавицей Адрианой и той юной девицей, которая учила меня кататься на лошади. Вот эти волосы и глаза, и нос, и губы, но — как ни прискорбно, разница между графиней и прижитой дочерью велика, и дело не в титуле, красоте или воспитании, а в характере. Я сейчас — работа визажиста средней руки, инстаграмная девочка, похожая словно клон на сто пятьдесят других инстаграмных девочек работы других визажистов средней руки. 

Характер — мерзенький, притворно-постный, был у Адрианы, легкомысленно-эгоистичный — у младшей девочки. Мне же не досталось ничего, ни мерзости, ни эгоизма. Жизнь рисует нас настоящих, но Мариза не жила, а проживала отпущенный ей срок без особого энтузиазма, и отчего-то мне стало понятно, по какому принципу выбирали натурщиц художники этих древних веков. Не знатность, не красота, в них было что-то помимо безликого личика.