– Как ты думаешь, Соловьев, почему Ефремов открыл дверь?

– Не знаю.

– А на улице Красина?

– Рок какой-то.

– А ты, Соловьев, мистик.

– Не понял, товарищ подполковник.

– Ничего, это я так, мысли вслух. Вы работайте, а мы поедем. Эксперты останутся с вами.

Они вышли из машины за две улицы до тупика со смешным названием. Придумал же хороший человек ему имя – Почтово-Голубиный. Шли по узкой тропинке тротуара мимо угадывавшихся в темноте маленьких одноэтажных домиков-дач. Кунцево было не столько районным городом, сколько дачным местом Москвы.

До войны Данилов с Наташей бывали здесь несколько раз у Серебровского, которому, как работнику наркомата, полагалась казенная дача. У Сергея была тогда очередная любовь. Самая последняя, как уверял он Данилова. На лужайке перед домом топили шишками самовар, женщины суетились с закуской, а Серебровский, наигрывая на гитаре, пел приятным хрипловатым баритоном.

Сапоги скользили, снег под ногами скрипел, как несмазанные петли двери. И Данилову казалось, что звук этот, неприятный и резкий, прорывается сквозь плотно прикрытые ставни домов.

– Далеко еще? – спросил он.

– Метров двести.

Операцию проводили совместно с Кунцевским райотделом милиции. Они и давали установку на Розанова. Ни в чем предосудительном бывший адвокат замечен не был. Работал юрисконсультом районного отделения ВОС[4], преподавал в городской юридической школе, активно откликался на все общественные мероприятия.

Обыкновенный законопослушный гражданин.

Кончилась длинная, прямая как стрела Почтовая, налево началась Полевая. Тупик с добрым названием оказался коротким и широким. В нем было всего четыре дома. Дача Розанова стояла на самом краю города: двухэтажная, со странной башенкой, изящной и островерхой.

– Ничего дом, – сказал Муравьев за спиной Данилова.

– Только брать его трудно, – хохотнул Никитин.

– Товарищ подполковник, – подошел старший оцепления, – в доме тихо, никто не приезжал, никто не выходил.

Данилов еще раз посмотрел на дом. Снег кончился, ветер разогнал тучи, и утренние звезды повисли над городком. На фоне неба остроконечная башенка на доме Розанова гляделась легкомысленно и добро.

– Сколько человек в доме? – Данилов расстегнул шинель, вынул из кобуры маузер.

– Трое. Пришли вчера в девятнадцать со стороны поля.

– Ребята в поле замерзли, наверное?

– Есть немного. Всю ночь ведь, товарищ подполковник.

Итак, дом блокирован, подходы к нему также. Теперь оставалось совсем немного – попасть в дачу. Конечно, можно было пойти постучать в дверь, сказать, что телеграмма. Но не те люди сидели за этими закрытыми дверями. Окна заложены ставнями, двери крепкие. Если они начнут стрелять, то положить могут многих.

– Еде начальник райотдела? – повернулся к людям Данилов.

– Я здесь, Иван Александрович.

– Нужна машина или телега с дровами.

– А уголь подойдет?

– Подойдет.

– У нас во дворе полуторка с углем стоит, должны разгрузить с утра.

– Найдется во что переодеть троих?

– Смотря во что.

– Валенки, ватники, брюки ватные. Ну чтобы на грузчиков похожи были.

– Попробуем.

– Тогда пошли.

Через тридцать минут, ревя мотором, в Почтово-Голубиный тупик въехала полуторка, груженная углем. В кузове на брезенте лежал человек в грязном ватнике, некоем подобии шапки и разношенных валенках. В кабине сидели еще двое, грузчик и шофер. Машину вел Данилов. Он давно уже не сидел за баранкой, а на грузовиках вообще не ездил, поэтому полуторка шла странными скачками.

– Пожгет сцепление, – с сожалением сказал начальник райотдела, глядя, как машина, дергаясь, моталась из стороны в сторону.