Пять минут я слушаю сводку о какой-то левой бабе. Пять минут в разгар сезона. Смотрю на своего мужа – жду, когда он замолчит и улыбнется. У меня же ж юбка новая! В красных розочках! Пусть улыбнется, гад! Пусть формально, пусть не от души, а мне эта ваша искренность до фени. Пару раз через силу улыбнется, потом, глядишь, и рефлекс появится.

Нет, это не лицемерие, это первое правило королей: увидел жену – улыбайся. А не захочешь напрягаться, помни: ведь придет, придет тот день, когда я отправлюсь делать репортаж с чемпионата по греко-римской борьбе…

– Все, – пан директор вытирает руки салфеткой, сминает ее в шарик и прицельно бросает в центр стола, – все, я побежал. У меня дел еще херова туча.

Пусть уходит. Пусть проваливает! Все равно ничего интересного сегодня не случится. Он вернется уставший. Я приползу из детской и упаду в кровать без сил. Он начнет отламывать от меня по кусочку, молча, лениво, без смака, как жевал сегодняшний ужин. Потом еще допытываться вздумает:

– Где страсть? Где твоя страсть?

Намекает, чтоб я вколола ему что-нибудь остренькое, потому что и сам засыпает.

А что я могу ему вколоть? Сейчас? Когда на ходу отключаюсь? Мне совсем не до фристайлов, я могу исполнить только обязательную программу.

Главное – ни в коем случае нельзя лежать на спине, а то уснешь. Нажимаем только на самые важные кнопочки. На периферийные не отвлекаемся, сил уже нет. Опять, да, опять, а куда деваться, включаем автопилот. Кружочек прокатились, бомбы на город сбросили – и можно отрубиться с чистой совестью. Но совесть отчего-то не чиста.

Мой утонченный муж встал с кровати. Тяжело шагнул, открыл шкаф. Что-то ищет. Нет, не носки. Трусы или майку? Посмотрел на себя в зеркало. Вздохнул:

– Я толстею. Я ужасно толстею.

О! Он еще тот эстет. Он ревнивец и охотник. А сейчас его лучшие опции в отключке. Мы смотрим друг на друга с такими мордами, как будто гамбургеров на ночь нажрались.

Тигр упал на свою половину кровати, завернулся в свое одеяло и решил меня пристрелить, чтоб не мучилась.

– Нам срочно нужно машины поменять, – говорит, – мне и менеджерам.

– Да? Я думала, у тебя хорошая машина…

– Ты что, не видела, на чем клиенты приезжают?

Люди, скажите, кто это? Кто лежит рядом со мной? Скажите этому человеку, чтобы потом он у меня не спрашивал: «Зачем тебе любовники?» Как не врезать ему? За его нежные слова. Я сейчас врежу.

– Раньше у тебя не было таких примитивных комплексов, – говорю.

Это мой дротик, я знаю, директор терпеть не может слово «комплексы».

– При чем тут комплексы!

Он сразу обиделся и откатился на нейтральную полосу. «Комплексы» всегда безошибочно действует, как противный укус комара.

– И вообще… Мы купим машины на деньги фирмы, можешь не волноваться, – кидает он в меня камушек. – Машина – это имидж, это наша реклама. Мы вышли на новый уровень…

– Да… да… уровень… понимаю… не соответствую… – Я засыпаю, укатившись за пограничные столбы.

А какие надежды у меня были на эту спальню! Захотела покрасить ее в розовый. Малярши перепутали и погнали зеленым, а я им: «Перекрашивайте, сучки!» Думала, он будет швырять меня в подушки, набросится, покусает, отлупит ремнем… Я ошиблась, ошиблась с цветом.

Так, все! Хватит ныть. Надо срочно подумать о чем-нибудь приятном.

Да! Мы все-таки пересеклись. Все случилось само собой – как и положено. Мы с Антоном тут ни при чем.

Выборы президента устроили в открытом кинотеатре. Впереди белый экран, перед ним деревянные лавочки, на сцене прозрачная коробка, в ней – голоса избирателей, все как у людей. Тут же в офисных креслах сидят кандидаты и ждут, кто из них победит. И Антон, конечно, там. Опять серьезный. Не цветет, не излучает, не раскрывается. Что-то ему не хватает… Меня! Конечно, меня. Я опять гляжу на него из толпы.