Он уселся на стул, ещё раз обвёл всех взглядом, и, погладив струны, тихо запел:

Ты был рядом с ней,

Её ты любил.

Растил с ней детей,

Но не ценил.

Однажды ушла

Она в мир иной.

Захлопнулась дверь

За тонкой спиной.

Ой-ой… терять так легко.

Ой-ой… найти тяжело.

Лишь понял тогда,

Что потерял.

Ты плакал, кричал,

Ты умолял:

«Всевышний, верни

Скорей её мне!

Прошу, помоги!

Горю я в огне!»

Ой-ой… терять так легко.

Ой-ой… найти тяжело.

Всевышний, конечно,

Её не вернул.

Слезу безутешно

Рукой ты смахнул:

«Прости, дорогая,

Тебя я любил!

Но понял сейчас я,

Что не ценил!

Эх, мне повернуть бы

Скорей время вспять!

Я всё тебе лично

Мог бы сказать…

Ой-ой… терять так легко.

Ой-ой… найти тяжело.

Мы все очень часто

Не видим его.

А счастье ведь близко.

Не далеко!

Открой же глаза,

Обними её ты!

И к сердцу прижми,

Не топчи ты цветы…

Ой-ой… любить тяжело…

Ой-ой… ценить тяжелей.

Как и после выступления Яна, в зале трактира повисла изумлённая тишина. Внезапно раздались всхлипывания, после которых плотину чувств собравшихся наконец-то прорвало:

– Ну ты даёшь, Эдвин!

– Прям до слёз!

– Не, ну что за песня… аж за сердце хватает!

– Эх! Пойду домой скорей! Жена скучает!

– Чёт мне тоже пора, засиделся…

– Давайте, мужики, до завтра!

Немногие фразы можно было чётко разобрать в общем грохоте, производимом отодвигающимися стульями. Глядя на происходящее в трактире, Ян не переставал умиляться, насколько чувственными натурами оказались эти суровые работящие мужики. Так сначала подумал юноша, но после осёкся и повернулся к старому барду.

– Всё-таки мне до вас ещё очень далеко, Мастер… – смахнув слезу, произнёс юноша.

– Конечно, – согласился Эдвин. – Но не дальше, чем ты думаешь. Ты быстро станешь хорошим бардом, если запомнишь то, что я тебе сказал.

– Я запомнил. Бард должен следовать воле своих слушателей и играть то, что они хотят.

– Как лютня играет то, что ты хочешь? –  хитро прищурился старый Мастер.

– Да, – неуверенно кивнул Ян, – наверное.

– Хех… – покачал головой Эдвин. – Хоть у каждой лютни и есть своя душа, хоть каждая из них неповторима, любая лютня – инструмент в руках лютниста. Но ты не инструмент своих слушателей. Инструмент получает команду и исполняет её. Ты же должен петь то, что хотят слушатели, но не по их команде. Ты должен знать, что они хотят услышать, раньше их самих. И давать им это. Подобное не в силах сотворить ни один инструмент. Лишь только бард с живым и чувствующим сердцем.

Старик поднялся со стула и посмотрел на пустеющий зал. Довольный произведённым эффектом, он хмыкнул и снова обернулся к своему ученику.

– Посиди пока, подумай над моими словами. Мне нужно переговорить с Отто по кой-каким делам. Да и извиниться за то, что у него сегодня рабочий день рано закончится.

Старый бард вместе с трактирщиком скрылись за дверью, отделявшей общий зал от подсобных помещений. Оставшись один, Ян придвинул к себе кружку с остатками молока.

– Должен признать, песня про камень – шедевр! – хохотнул Мьёль.

– Долго же ты молчал, – усмехнулся Ян.

Кот по своему обыкновению фыркнул и отвернулся. Внезапно шерсть у него на загривке встала дыбом.

– Вот же мерзкий ублюдок… – прошипел Мьёль.

Мгновенье спустя раздался женский визг и пьяный гогот. Ян повернулся на звуки и увидел то, на что с таким отвращением смотрел его мохнатый спутник.

Всё тот же Деми – пьяный мужик в некогда светлой, пропахшей рыбой рубахе, оставшись один за столиком, таки смог ухватить официантку Рози за ягодицу и теперь гоготал, не желая отпускать столь ценный трофей.

– Пустите! Пустите, говорю! Что вы делаете?! – переходя на визг, кричала девушка.