Глаза закрыты. Лицо мокрое от сукровицы и…
И все.
– Теперь мне уже не отступить, да?
Молчание. Тяжелое.
И секунды тоже могут быть бесконечными…
– Нет. Только к-когда записи дела будут переданы властям.
– Тогда сделайте это побыстрее, отец. Я не хочу иметь возможности передумать.
Молчание.
Секунды длиной в бесконечность.
– Ты уверен в том, что говоришь?
– Как никогда…
Молчание. Минута молчания…
– Хорошо.
Вздох.
– Ну, вот и все. Пусть будет так… – глаза открыты. Лицо мокрое от сукровицы… Взгляд блестящий и больной. – Вам придется уйти, чтобы сделать это?
– Да. Ты х-хочешь, чтобы я ушел?
– Я хотел бы, чтобы вы остались и поговорили еще со мной. Вы ведь можете вернуться потом?
– Конечно.
– И вы будете со мной?
– Если хочешь.
– Всю ночь?
– Всю ночь.
Пять лет назад.
Дознание по делу обвиняемого в похищении младенца, намерении убийства и угрозах убийством посредством заключения договора с потусторонними силами. Обвиняемый: Альберт Майнц, профессор литературы. Шестой допрос (без применения пытки)
– С какой целью и где вы содержите похищенного ребенка?
– Я не д-делал ничего подобного… Я н-невиновен…
Природа зверя
…omnis enim natura bestiarum et volucrum et serpentium etiam ceterorum domantur et domita sunt a natura humana.[3]
Пролог
– Храни Господь курьерскую службу.
Голос помощника был охрипшим и каким-то мутным – высокий стоячий ворот, кожа которого задубела на морозе, глушил слова, плохо выпуская их вовне. Уже подступающий февраль в этом году тотчас дал понять, что решил обосноваться всерьез и надолго, одаряя род людской всеми прелестями, каковых в Германии не было видано уже давно – ветром, перемешанным со льдом, стужей, от которой в буквальном смысле на лету замерзают вороны, и почти не прекращающимся снегом, творящим едва проходимые сугробы даже посреди дороги и ломающим древесные ветви.
На восхваление курьерам Курт не ответил – сие славословие произносилось уже не в первый раз за время их пути, и в эту минуту наверняка еще не один и не двое говорили примерно то же самое на ином краю страны; и, разумеется, благодарствие вознести было за что. Года три назад кто-то из курьеров, кому надоело морозить себя на ветру и выставлять под дожди и снега, при посредстве сметливого кожевенника вообразил и создал некоего ублюдка фельдъегерской куртки, дорожного плаща и купеческого камзола. Родившееся из сего смешения исчадие, без изысков поименованное фельдроком[4], выгодно отличалось воротом, в застегнутом виде закрывавшим лицо по самые скулы, пристяжным капюшоном, что лишало необходимости навешивать на себя мешающий движениям плащ, и удлиненными полами, закрывающими ноги до самой середины сапог, по каковой причине, сидя в седле, можно было не беспокоиться о коленях, выставленных под дождь или, как теперь, хлесткий снег. Зимний вариант, кроме того, предполагал меховой подбой, которому в нынешнем путешествии досталось не меньше благих слов, нежели выдумщику из курьерского отделения.
Экипировавшемуся подобным образом упомянутому курьеру позавидовали сперва собратья по должности, но довольно скоро сие творение воспаленного рассудка взяли на вооружение и многие действующие следователи. Как и большинство из тех дознавателей, кто еще не обзавелся ни домом, ни, собственно, постоянным местом службы, располагающим к приобретению такового, и проводил довольно много времени в пути, Курт оказался в числе первых из них. Кроме того, жизнь показала, что даже при некоторой оседлости всякое расследование грозило в любой самый нежданный момент обернуться тем, что возникнет необходимость сорваться в путь тотчас, не имея времени не только на сборы, но и хотя бы на то, чтобы обернуться в сторону покинутого временного пристанища. Плодить гардеробы при таком распорядке бытия было не с руки, и Курт предпочел потратить немалые, надо сказать, деньги на приобретение сего наряда