– И что дальше? – спросил Берет. – Пирсинг-то здесь при чем?

– Пирсинг это и был, – зло сказал прапор. – Эта дурища себе колец понавставляла. В разные, понимаешь, места. Удивить меня хотела, наверное. Вот и удивила. Кольцо-то я с мясом вырвал!

Берет сочувственно помолчал, история была хоть и забавная, но какая-то страшноватая. Особенно если подумать, в какие места продвинутые девушки вставляют себе эти самые кольца. Хорошо, если в пупок… Хотя и в пупок совсем нехорошо получится, если как следует дернуть…

– Да, – наконец сказал он, – дела! А с чего это ты орал про спецназ? Ты же прапорщик, а прапорщики – они больше по хозяйству?

– По-твоему, в спецназе и прапоры не нужны? – обиделся Юра. – Сразу видно, что ты не из наших!

Странный он все-таки был, этот прапорщик Юра.

И тут в вагоне что-то изменилось.

Из тамбура в полупустой вагон ввалилась кучка цыган. Берет недолюбливал эту публику за бесцеремонность и какую-то инфернальную нечистоту, но в принципе относился к ним вполне терпимо, особенно если цыгане к нему не приставали. Вошедшие расположились неряшливой группкой в противоположном конце вагона и загалдели. Их резкие голоса разрушили и без того непрочный вагонный уют. Однако не только Берета раздражали неожиданные попутчики. От приблатненной на вид компании, балующейся картишками в центре вагона, отделился один, низкорослый, весь какой-то перекрученный, опасный, подошел к пожилому, одетому в дорогую кожу цыгану и что-то сказал. Цыган набычился, выпуклые глаза его словно вскипели жидким оловом, урку швырнуло в проход между сиденьями и с силой впечатало в двери. Посыпались стекла, блатной сполз на заплеванный пол вагона, но поднялся, сунул руку за пазуху и потянул оттуда обрез.

Цыган напрягся, кожаная куртка лопнула и повисла клочьями на раздавшихся вширь плечах, перекрученного рвануло в обратную сторону, назад, к цыгану…. Нет, не к цыгану, потому что цыганами существ, оскалившихся у дальнего тамбура, назвать уже было нельзя.

«Откуда здесь твари Зоны?» – успел подумать Берет, понимая, что сейчас он безоружен, а значит, сделать ничего не может.

Над ухом раздались резкие хлопки. Прапор стоял в проходе и садил пулю за пулей в мутанта из видавшего виды ПМ, но никак не мог попасть. Не мог, потому что фальшивый цыган находился совсем не там, где его видел прапор. Пистолет грохнул в последний раз и умолк, высунув ствол, как усталый пес язык.

Берет уперся костылями в пол, махом перелетел через проход, упал, успев схватить валяющийся на полу обрез, сдвинул предохранитель вперед и, лежа на боку, навел его на того, кто казался цыганом. Сталкер в отличие от блатных и прапора видел, как тварь, оставив вместо себя морок, не торопясь плывет к ним. И она, эта тварь, похоже, поняла, что Берет ее видит, почуяла в нем человека Зоны, которому не впервой убивать ей подобных, который не промахнется, запнулась, попятилась и неожиданно исчезла в дальнем тамбуре вместе со своими собратьями. Лязгнула дверь, и свора пропала в сумерках.

В вагоне остро и горько воняло порохом. Блатные, на деле оказавшиеся никакими не блатными, а припозднившимися строителями-шабашниками, подобрали своего товарища, тот ошалело крутил головой и глотал водку из горлышка. Прапор ползал по полу, собирая гильзы и матерясь. Ох, не прост оказался прапор, совсем не прост!

Берет сунул обрез за пазуху, дотянулся до костылей и вернулся на место.

– Наследили, как шпана малолетняя, – сказал прапор, пряча пистолет. Гильзы он завернул в газету и сунул в свой мешок. – Ты это… помалкивай насчет ствола, слышь, служивый! Целее будем.