– Вот там висела картина! – я указала пальцем в темное прямоугольное пятно. Вокруг прямоугольника светлели выгоревшие обои. – А теперь ее нет. Но кому могла понадобиться копия «Алёнушки» Васнецова?

– Эта? – спросил Ерошкин, доставая из-за шкафа картину и поворачивая ее холстом ко мне. Аленушка печально смотрела на темную воду с застывшими на ней листочками.

– Да, она. Это вы ее сняли со стены?

– Нет. Она тут и стояла.

Значит, ее сняли убийцы. Но зачем? Даже младенцу понятно, что это копия. Оригинал висит в Третьяковке под надежной охраной. Может, искали бриллианты? Неужели скромная старушка Белкина на самом деле была подпольным миллионером? Нет, не думаю, что Аделаида прятала камушки в раме. Может быть, она сама убрала картину за шкаф, потому что «Аленушка» ей надоела?

– Значит, больше ничего не пропало? – подытожил нашу беседу следователь и аккуратно поставил картину на прежнее место, между шкафом и стулом.

Я пожала плечами:

– Откуда мне знать? Я не часто здесь бывала. Вам лучше спросить Петрову. Или племянницу Валентину.

– Спросим. Ну что ж, спасибо и на том.

Ерошкин направился к двери, я потопала следом. Проходя мимо старого, захватанного пальцами телефонного аппарата, стоявшего на тумбочке у кресла, я приостановилась. На обоях, прямо над телефоном, карандашом было нацарапано несколько шестизначных номеров с приписками: «Земляникина, врач», «электрик», «Валя». Земляникину с электриком я проигнорировала, а Валю постаралась запомнить. Скорей всего, это и есть та самая племянница. Вот так удача!

Прощаясь со следователем, я задала ему вопрос:

– А шприц, которым делали укол, и ампулу из-под клофелина ваши люди нашли?

– Да, они валялись на полу.

– А вам не кажется это странным?

Ерошкин только плечами пожал.

– Отпечатки пальцев убийца тщательно стерла, – буркнул он.

Но зачем было оставлять ампулу и использованный шприц на месте преступления? Тратить время, стирать с них отпечатки? А не проще ли было сунуть это в карман, а потом выбросить где-нибудь подальше от дома? Мусорных баков в городе сколько угодно, никто не станет в них рыться в поисках улик.

Память на цифры у меня хорошая, и все же дома я сразу же записала номер Валиного телефона в блокнот. Нужно сегодня же позвонить ей и договориться о встрече. Но это чуть позже, а сначала – кофе и кости. А потом звонок Кире. Без его помощи мне не обойтись.

Выпив кофе с парой бутербродов, я достала кости и высыпала их на стол. Выпало 3+21+25: «Вы займетесь благородной работой, даже если она будет незаметна для окружающих». Значит, я на верном пути. И я набрала номер Кирьянова.

Володька был явно не в духе. Или сильно занят. А может, и то и другое сразу.

– Как дела, Иванова? – кисло спросил Киря, и я догадалась, что в его кабинете кто-то есть. – Опять идешь по следу? Только не говори, что звонишь, чтобы поздравить меня с праздником.

В трубке раздался короткий хрюкающий смешок, и я на всякий случай покосилась на календарь с лошадиной мордой, висевший на стене. Майские праздники благополучно завершились; день российской полиции, бывшей милиции, – слякотной осенью, а Кирин день рождения и того позже – зимой. Так что поздравлять его было не с чем. Но я на всякий случай сказала:

– А вот на это даже не надейся, Володька!

– Ладно, давай, не тяни резину, говори, что нужно. Извини, но я сейчас занят по горло. Весь в заботах, даже кофе хлебнуть некогда.

Мой давний друг, подполковник Владимир Сергеевич Кирьянов, всегда занят и всегда по горло. Но это вовсе не причина, чтобы отказать старинной приятельнице в помощи.