«Представляю, как будет смешно, если я все же раздобуду эту книгу и окажется, что речь шла всего лишь о рецепте жареной мойвы».

До дачного участка Александра добралась за сорок минут. Хлопнув дверцей машины, одернув тонкую белую кофточку, она огляделась по сторонам. Поселок был старый – кругом росли раскидистые яблони и груши, облепиха, вишня, слива, и вся эта зелень в основном окружала дома, построенные лет двадцать назад. В глаза бросились лишь три новых высоких кирпичных дома, один из которых находился в процессе строительства и пока не мог похвастаться наличием крыши и застекленных окон.

«Если один из них мой, то время потрачено зря, – с тоской подумала Александра. – От сундука и щепок в таком случае не осталось».

Адрес был торопливо написан на конверте, и она достала его из сумочки, чтобы освежить в памяти номер дома и путь к нему.

– Свернуть сразу после сторожки, – тихо произнесла Александра. Взгляд остановился на конуре, из которой высовывалась лохматая морда собаки. – Понятно…

Александра вернулась за руль и поехала дальше. Три новых дома находились правее, и в душе забрезжила надежда, что дом тети Киры остался нетронутым. Если хозяина нет, то она обратится к соседям, возможно, они помогут дозвониться до Уфимцева.

«Я приехала забрать то, что принадлежит мне», – приободрила себя Александра, но, вспомнив содержание письма, издала еле слышный стон отчаяния. «Маргарита рассказывала, что она у тебя до сих пор не замужем и с утра до вечера жарит котлеты в ресторане. В ее неустроенной жизни, конечно, есть и твоя и моя вина, но разговор сейчас не об этом…» Как такое можно дать прочитать совершенно постороннему человеку? Да к тому же – мужчине. Хорошо, если этот Уфимцев древний подслеповатый дед, глядишь и перепрыгнет через пару строчек, а если нет?

«Всего лишь минута позора, всего лишь минута позора… – занялась самовнушением Александра. – А вот и дом тети Киры – номер двадцать пять».

Старый забор был свежевыкрашен в веселенький голубой цвет, калитка – в желтый. Странный выбор, но хозяина такое сочетание, видимо, устраивало.

Дом никто и не думал сносить или перестраивать, он возвышался над заросшим травой участком и демонстрировал всем и каждому облупившуюся зеленую краску на стенах, изогнутую антенну на крыше, выцветшие занавески на окнах и приоткрытую коричневую дверь.

«Он здесь, – подумала Александра. – А вдруг получится поговорить с его женой или матерью… Было бы проще». Ей мгновенно захотелось оказаться на кухне своего ресторана среди привычных вещей и продуктов. Она бы сейчас нарезала тонкой соломкой отварную говядину, добавила бы соломку дайкона… Александра замерла, надеясь, что вот сейчас, в эту минуту к ней вернется вдохновение!

Но… Да, она знает, что добавить к говядине и дайкону, но это знание идет от головы, а не от сердца…

– Ладно, нечего тянуть, – буркнула она и громко произнесла: – Добрый день! Могу я поговорить с Глебом Уфимцевым?

«Хорошо бы письмо не пришлось показывать. Кому нужен старый сундук, набитый чужими пыльными вещами?»

Кэри знала, что очень часто неосторожные торопливые поступки приводят к разочарованию. То есть один человек вполне может сильно изумиться, почувствовать некоторую растерянность и затем изменить свое отношение к другому человеку. Но в тот момент, когда она брала лист бумаги и перо, она вовсе не рассматривала свои действия как недопустимые или опрометчивые. Скорее – смелые! Нет, нет, она не собирается писать о своих чувствах (ни за что на свете! и нужно еще разобраться в них…), ее послание будет кратким, сдержанным и немного дружеским. Всем приятно получать письма, а значит, Чарльз Лестон уж точно не расстроится, взяв в руки конверт. Если бы она объяснилась в следующих вдохновенных фразах: «о мой единственный и неповторимый!» или «вы точно солнце озарили мою жизнь!» (такое послание, по слухам, написала своему возлюбленному Эдит Кук, но письмо перехватила тетушка молодого человека), то позор, бесспорно, был бы неминуем, а если о погоде… То беспокоиться не о чем.