Адриана вышла. Как только дверь за ней закрылась, Пантализея испуганно спросила у меня:

– Вы не позволите ей меня уволить, госпожа?

– Нет, конечно, – улыбнулась я. – Не обращай внимания. Ты же знаешь, как она ненавидит беспорядок.

Я была довольна Пантализеей. Она прислуживала только мне, а преданность – такое качество, которое следует ценить: похоже, нам и в самом деле придется жить под крышей Джулии Фарнезе.

– Спасибо, моя госпожа. Проветрить ваше платье?

– Если сумеешь его найти.

Я повернулась к сундукам в углах. Мы принялись их разбирать, раскладывать мои вещи по коробам орехового дерева, которые хорошо защищали изысканное белье от моли и сырости. Когда появилась крошка Мурилла, мы возились с моим прикроватным пологом. Вместе нам удалось подвесить дамастовую ткань к балдахину. Мурилла при этом опасно раскачивалась на табуретке, которая в конце концов перевернулась, и Мурилла упала. Мы со смехом прыгнули на кровать и принялись кидать друг в дружку подушками, пока не рухнули, образовав куча-мала.

– Я есть хочу, – сказала я растерянно, глядя наверх на криво повешенные занавеси.

Мурилла побежала на кухню за едой, а мы с Пантализеей принялись искать подходящие рукава для моего платья на вечер.

Я наслаждалась новой обстановкой, но не забыла брошенного словно невзначай замечания Джулии о моем женихе. Как не забыла и неприятного впечатления: она снова лучше знает мое будущее, чем я сама.

Сколько еще я должна жить в ее тени?

Sala Reale, главный ватиканский зал для приемов, был битком набит гостями, собравшимися на торжество по поводу коронации папы. Звучала безмятежная лютня, от сотен горящих свечей все вокруг сверкало. Над этим оранжевым сном парил мой отец в белой сутане. Он сидел на возвышении и принимал поздравления от послов из Венеции, Флоренции, Неаполя и Милана, а также из различных королевств Европы. Вдоль стен стояли папские гвардейцы, их неподвижные глаза, казалось, не замечали коварных аристократов с их семействами. Столы под полотняными скатертями предлагали сочное жареное мясо кабана с яблочным соусом и розмарином, фазаньи яйца пашот в сладкой сметане, маринованную оленину с зубчиками чеснока, павлина, запеченного с трюфелями. Слуги разливали из больших серебряных кувшинов вино Ломбардии и Тосканы в расписные керамические кубки. Некоторые бессовестные дамочки прятали эти кубки в своих юбках, чтобы сохранить на память об этом дне.

Папочка излучал доброжелательство. По окончании интронизации (утомительного ритуала, который затянулся настолько, что он упал в обморок, вызвав панику среди верующих) он попал в окружение всего того, что наиболее любил: дорогого вина, вкусной еды, музыки, смеха и хорошего общества.

А вот лицо Джулии внушало мысль, что она никогда больше не улыбнется. Несколько часов она провела перед зеркалом, решая, что надеть, и в конечном счете остановилась на сиреневом шелковом платье и рубинах. Выглядела она потрясающе, но тем не менее ее задвинули на задний план, поручили роль моей компаньонки, а Адриана в это время развлекала благородных матрон. Впрочем, Джулия почти не уделяла мне внимания – она не могла оторвать глаз от моего отца. Когда он покинул зал, она принялась ходить туда-сюда и остановилась, только когда он вернулся, облаченный в черный кастильский колет с расширяющимися полами, который придавал его фигуре внушительность и скрадывал полноту. Джулия не сводила с него глаз, пока он вместе с Хуаном обходил зал, похлопывал по спинам кардиналов, называл по именам гостей, демонстрировал свою необыкновенную память на людей.