– Пожалуйста, кретин.

Мрачно усмехнувшись, он достал из внутреннего кармана пиджака мой телефон и протянул мне. Я вытянула руку, чтобы взять его, но Рэнсом поднял телефон в воздух, не позволяя мне дотронуться. Он был таким высоким, что телефон задевал потолок. В этот момент я поняла, что в его жилах течет не кровь, а жидкое золото. Он не смертный, но и не бог. Просто он нечто иное.

– Запомни правила: никому не сообщать о своем местонахождении. Выкладывать фотографии места разрешается только после того, как ты его покинула и после согласования с Максом или со мной.

Макс? Кто, черт возьми, такой Макс? Полагаю, это сказано в руководстве/контракте.

Рэнсом продолжил:

– Никаких отметок о посещении. Никому не говорить о своем расписании. И ни за что не выкладывать фото машин и номера. Понятно?

Я кивнула, чувствуя себя наказанным ребенком, с каждой секундой ненавидящим Рэнсома все сильнее и сильнее, но он не сказал, что я не могу выкладывать фотографии после того, как покину указанные места, что выглядело более практично, но в какой-то мере и ограничивало. Тем не менее я не испытывала оптимизма по поводу остальной части таинственного содержания договора.

– Однако мне бы хотелось прояснить одну вещь. – Я вздернула подбородок.

Рэнсом уставился на меня со своим фирменным выражением лица «лучше-бы-я-находился-где-нибудь-еще», ожидая, что я продолжу.

– У меня есть настоящая работа, и она очень важна для меня. Вопреки твоему мнению, я не какая-то легкомысленная наследница со знаменитыми подружками-подростками. Понятно?

Он сунул контракт в портфель и проигнорировал мои слова, что, как я полагаю, было лучше насмешки в лицо.

Пройдя по огромным коридорам моего особняка, он исчез, как призрак из сказок, которые мама запрещала мне читать с наступлением темноты.

– Как думаете, где в этом году будет проходить фестиваль «Сандэнс»[16]? – задалась вопросом Нектарина, или НеНе, когда мы сидели в «Бейкерсфилд», новой пекарне на Родео Драйв. Она откинула набок лавандовые волосы, открыла оранжевый пузырек с таблетками и запихала в горло успокоительное.

Рэнсом сидел сбоку, за столиком рядом с нами, и работал на своем ноутбуке с таким видом, будто хотел прикончить всех, кто находится в заведении. Я очень остро ощущала его присутствие, поэтому заметила, как его пальцы замерли над клавиатурой. Он явно слышал словесный поток НеНе.

– Там, где он проводится каждый год, – натянуто ответила я. – В «Сандэнс».

НеНе надула губы, прокручивая соломинку в холодном кофе.

– Я думала, это как с Олимпийскими играми.

– Это бы имело смысл, если бы Олимпийские игры проводились только в Греции, – заявила вторая моя собеседница, Тара. Она подергала свой пепельно-русый шиньон, придав ему нарочито растрепанный вид.

Тара – стройная супермодель. Я могла с уверенностью сказать, что мы трое никогда не вели познавательных или интеллектуальных бесед, но часто проводили время вместе. Рекламодателям нравилось наше совместное влияние на рынок. Тара приводила аудиторию, помешанную на моде, Нектарина – любителей макияжа, а моей специализацией были девушки Среднего Запада в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет.

Однако я не могла назвать Тару и НеНе своими подругами. Они почти ничего не знали о моей жизни. Да и не нужно было им знать. Все, что я делала на наших встречах, это рассказывала, как тусовалась с Келлером, и выкладывала сторис о своих подарках в социальных сетях.

Ноздри Рэнсома раздувались, пока он продолжал работать на ноутбуке. Было очевидно, что он считает, будто мы втроем попусту тратим кислород.