Странно! Вокруг меня все молчали, но я слышала голоса. Ой! А в углу мышка! Шуршит! Представляете, шуршит мышь!
Я поднесла руку к ушам, не веря им, как вдруг… Мамочка! Это… Это… У меня на голове было что-то длинное и … и… пушистое!
- Принесите зеркало! – задохнулась я, боясь снова прикасаться к торчащей пушистости. – Ева, тебе просто показалось… Ты перенервничала…
Мне учтиво подали зеркало, в котором отражалось мое перепуганное лицо. Я отвела зеркало в сторону и … Зеркало с треском упало на пол и разлетелось на осколки. У меня на голове были белые, пушистые, кроличьи уши! Моя рука украдкой скользнула в сторону копчика, чувствуя, как он трясется. У меня никогда раньше копчик не принимал все так близко к себе, кроме неудачных падений! Мои пальцы прикоснулись к чему-то пушистому, на секунду застывшему, а потом задергавшемуся.
- Он говорил, - сглотнула я, глядя на принцев всех мастей. – Что проклятие снимет клятва вечной и искренней любви! Тот, чья клятва снимет проклятие, тот и станет моим мужем…
- Клянусь в вечной и искренней любви! - наперебой заорали кандидаты. Один из них, тот бородач, даже упал на колени. – Клянусь любить тебя вечно!
- Понятно, - прошептала я, глядя на «вечную и искреннюю любовь», слушая заверения в ней со всех сторон. Я медленно встала с трона, опираясь на его спинку, а потом побрела в свою комнату, оставив женихов орать, как мартовские коты.
- Ну вот за что? – всхлипывала я, водя пальцами по своей голове. – Что я сделала этому Адильеру?
«… политический ход!», - послышался мне знакомый голос, а я привстала с кровати. Где-то какая-то сволочь пела про какого-то рыцаря, где-то ругались две женщины, споря о том, как правильно укладывать подушку в королевской опочивальне. Я настороженно прилегла и снова услышала голоса.
«… традиция, которая сильнее, чем закон, гласит, что как только особа женского полу королевской крови...»
«Какал, какал день и ночь напролет!» - услышала я хриплый голос, а потом потрясла головой. «Скакал без отдыху и сна… Покуда полная луна, как грудь прекрасной Лиры светила … в вышине… вершине… мира!».
«Я при дворе уже пятнадцать лет! Не учи ученую!» - слышалось визгливое.
Я отчетливо слышала, как что-то уронили со словами: «Авось не заметят!».
«Ты что творишь! Пенку нужно снимать в последнюю очередь! Борзый! На! На кость!» - басил кто-то.
Среди десятка шорохов, шумов и голосов, я пыталась услышать один единственный.
«…в замок? Хм! Недурно! Хороший политический ход! Народу он понравится!» - снова услышала я.
«Он взял ее в стогу, она кричала … не могу! Но пламя страсти стог сожгло…» - пел кто-то, заглушая своим фальшивым пением все вокруг.
«Народ за нее уцепился, но тут и змеи сыты, и кролики целы! - рассмеялся кто-то. – Решено! Здесь она уже не выкрутится!».
4. Глава четвертая. Развращаться – плохая примета!
Глава четвертая. Развращаться – плохая примета!
Покуда все мои подруги
Ждут принца на коне лихом,
Я просто так, от бренной скуки,
Связала жизнь свою с лохом
Он – некрасив, к тому же беден,
Стабилен в минусе доход,
Он напивается до бредней,
Работу ищет целый год.
Но я не унываю,
Я перевоспитаю!
Из сборника «Надежда умирает последней»
Я ворочалась, слыша постоянно какой-то шум. Мышиный ипподром, пьяные песни какого-то местного представителя «кострады», ибо сжечь его на костре стало чем-то сродни навязчивой идеи, последние сплетни о том, что помощница кухарки залезла в штаны камердинеру, и все никак оттуда не вылезет и так далее… Простонав и поворочавшись, я попыталась накрыть уши подушкой, чтобы хоть как-то обеспечить себе звукоизоляцию. Не выдержав, я встала, осмотрелась по сторонам и подошла к зеркалу, задирая юбку. Нам, где у нормальных людей все отпало, у меня красовался маленький пушистый и белый хвостик. Ой! Он дернулся! Мамочки! Он шевелится! Ха! А ну-ка!