– Еще один любитель искусства, – скривился Эме. – Значит, возвращается затемно. Всегда?

– Да вроде как всегда. Сударь, да уберите ж вы оружие, не ровен час…

– Ладно, милейший господин Нуарэ, спите сегодня спокойно. Под боком у любимой женушки, – великодушно разрешил де Фобер, опуская шпагу. – Но имейте в виду. Если этот самый Жером не придет сегодня ночевать и если я вдруг подумаю, что это оттого, что вы болтали языком кому не следует, завтрашнюю ночь вы проведете за решеткой. И еще много-много ночей. Надеюсь, вы не сомневаетесь в слове офицера и дворянина?

Портной энергично замотал головой.

– Вот и славно. Ступайте. И не забудьте про мой заказ. Четыре камзола! До скорого, милейший господин Нуарэ!

Вечером Эме сел в засаду. Это было просто. Он всего лишь выбрал кресло поудобнее, переставил его в самый темный угол гостиной и устроился с комфортом, не забыв, впрочем, положить на колени заряженный пистоль, ведь таинственный кукольник мог быть вооружен.

Зимой темнело быстро. А холодало и того быстрее. Еще днем де Фобер запретил топить в гостиной камин, соблюдая правила «маскировки». И теперь он чувствовал, как сначала пальцы, а потом и другие не менее важные части его тела всерьез начинают зябнуть. Ч-черт, надо было запастись плащом или пледом!

Шум на улице постепенно затихал: в холодную погоду горожане рано отправлялись на покой. В ночной тишине издалека донесся зловещий вой. Волки! В темноте, гонимые зимней стужей, они пробирались поближе к человеческому жилью. Вот так еще в середине семнадцатого века эти звери бродили по ночным улицам Парижа и даже доходили до самого его сердца – богатых центральных кварталов.

Погруженный в неторопливые, полусонные размышления, Эме едва не пропустил того, кого ждал. Чуть слышно скрипнула ставня, и окно осторожно открылось. Сначала кукольник вывалил в комнату свои пожитки. Судя по неожиданному грохоту, с которым они обрушились на пол, предусмотрительный артист не побоялся подобрать на рынке свою ширму. Наверное, это случилось после того, как городская стража разбрелась по своим делам. Потом через подоконник перебрался и сам мсье Жером – проворный черный силуэт на фоне более светлого прямоугольника. Кукольник тихо чертыхнулся, споткнувшись в темноте о собственные же вещи, и направился прямиком к камину, недовольно бормоча сквозь зубы:

– Ну и Нуарэ, ну и скряга, чтоб тебя грудная жаба задушила! Пожалел огня, каналья.

Старые угли долго не хотели разгораться. Наконец из-под сырого полена пробился первый робкий язычок пламени.

Решив, что пора, Эме неторопливо взвел курок. Этот тихий характерный щелчок заставил кукольника буквально подскочить на месте. Де Фобер готов был руку дать на отсечение, что кукольнику очень хорошо знаком этот звук. Что ж, приятно иметь дело с догадливыми людьми.

– Сударь, на фоне огня вы великолепная мишень, так что без фокусов.

– Кто вы такой и что вам нужно от бедного актера? – процедил Жером, не поворачивая головы.

Шевалье видел только его напряженную спину и послушно застывшую над камином левую руку. Жаль, не видно правой.

– Вы загадочный человек, мсье Жером, – заметил Эме. – И далеко не тот, за кого себя выдаете. Ввязаться в драку с гвардейцами кардинала – рисковая забава.

– У меня не было выбора, – буркнул кукольник, как-то по-своему истолковав слова де Фобера. – Если бы эти кретины вздумали упечь меня в каталажку, а там нашли записку…

– И поэтому вы так резво исчезли?

– Я не думал, что сообщение настолько важно. Решил, что оно может подождать до завтра.