– Перегрузки, – пробормотала я, видя перед носом приплясывающие задние лапы овчарки.

Ирка, упавшая на мою спину, проползла по мне на полметра вперед, перехватила поводок выше моих сведенных судорогой рук и скатилась вбок. Одновременно, как в синхронном плавании, мы с ней встали на четвереньки и огляделись.

Посмотреть было на что. На расставленных по кругу парковых скамейках, поштучно и группами, сидели тихие люди с округленными глазами.

– Чего они вытаращились, как ненормальные? – не поворачивая головы, шепотом спросила Ирка.

– Ненормальные и есть, – так же шепотом ответила я. – Это же психи, идиотка!

– На себя посмотри! – огрызнулась Ирка.

Мысленно я представила нас со стороны – две дамы и собака, все на четвереньках – и мгновенно нашла нужную тактику.

– Гав! – вызывающе сказала я ближайшему психу.

Ирка изумленно поперхнулась. Томка плюхнулся на задницу, с интересом повернул ко мне голову и пошевелил ушами.

– Гав-гав! – с нажимом повторила я, приглашающе лягнув Ирку задней ногой.

Слава богу, дошло: она энергично кивнула и затявкала – тонко и пронзительно, как карликовый пинчер. Интерес, отчетливо обозначившийся было в глазах окружающих нас психов, потух.

– Дальше-то что? – прошептала Ирка в паузу между тявканьем.

Я гордо, как призер собачьей выставки, прошествовала к ближайшей скамейке. Сидящий на ней одинокий Монте поспешно поджал ноги.

– Гав! – громко сказала я, по всем правилам собачьего этикета протягивая ему лапу. И тихо добавила: – Ю ар дог, андестенд?[1] Дог!

– Ват? – спросил он.

– Киловатт! – шепотом рявкнула я. – Ай вонт ту сейв ю,[2] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!

На физиономии Монте отразилось понимание. Андестенд ведь, понимает, когда хочет, гад! В смысле, гав…

– Гау? – с отчетливым англо-американским прононсом негромко взлаял он.

– Гав, – поправила я: сказались пять лет педагогического стажа.

– Гау!

– Гау ду ю ду, – пробормотала я в сторону, как ругательство. – Давай же, пошел, комон! Пока не пришел ОМОН…

Умница Монтик медленно и неуверенно сполз с лавочки и встал на четвереньки. Томка забил хвостом, поднялся на ноги и лизнул нового собрата в ухо.

– Тяв-тяв! – невыразимо игриво вымолвила Ирка, поворачиваясь к Монте полубоком.

– Фу, Ирка, это пошло! – прошептала я.

– Заткнись, – сказала Ирка. – Значит, так, кобели и… гм… дамы! Слушай мою команду: сначала бегом, потом барьер, потом снова бегом, а там разберемся!

И мы всей стаей ринулись в обратном направлении. Том стену перемахнул, Монтик перебрался, ловко подтянувшись, меня снова подбросила Ирка. Чтобы вытащить ее саму, я, не слезая с гребня, опустила за стену стремянку, которую затем пришлось вытягивать. Возня с лестницей поглотила все мое внимание, и от общей суеты остались фрагментарные воспоминания: как Ирка скручивала в тугой комок резиновую бабу, заталкивая ее в сумку с неиспользованными афишами; как я волокла за угол к машине все ту же растопыривающуюся на ходу стремянку, между створками которой все время вклинивался Томка; как Ирка на пути к автомобилю с сумарем в руках пару раз немотивированно шлепалась на четвереньки – видно, успела привыкнуть.

Монте в этой кутерьме мы выпустили из виду – на три-четыре минуты, не больше, но этого оказалось достаточно. Когда, ревя мотором, наш четырехколесный друг вырвался из-за угла на оперативный простор, Монтика, оставленного под стеной, на месте не было.

– Сперли мужика, – со злостью проговорила Ирка. – Вот блин! Так я и знала!

– Может, сам ушел?

– От меня еще никто не уходил! – зловеще сказала Ирка.