Покосившись на улыбающегося начальника разведки, Тир подумал, что этого никакой шефанго не напугает.

Между тем на разделявшем их большом дастархане одно за другим появлялись блюда с пищей. С виду очень вкусной и совершенно нездоровой. Тир знал правила: сначала угощение, только потом все разговоры. Ещё он знал, что еду предлагают тем, кого не собираются убивать в ближайшее время. Ещё он знал…

Да. Вот об этом.

Лонгвиец взял верхнюю из стопки толстых лепёшек, разломил пополам и протянул ему половину. Молча.

Тир почувствовал себя одновременно Юрием Святым и Джеймсом Куком. Одного убили в ханской ставке, второго вообще папуасы съели – самая подходящая компания в данной ситуации.

Он взял предложенный кусок лепёшки и даже умудрился не выронить его, увидев сверкнувшие из-под чёрных губ клыки. Это была улыбка. Обычная кошмарная улыбка. Шефанго же не виноваты, что у них такие зубы.

– Я знаю, что первая встреча с Ильрисом оставила у тебя неприятные воспоминания, – заговорил Степан Батпыртау, когда с едой было покончено, а на дастархане воздвиглись кувшины с вином и водой, фрукты и сладости.

– Неприятные? – Тир взглянул на Лонгвийца. – Нет. Его милость и я всего лишь обозначили свою позицию в отношении друг друга.

– Можно сказать и так. Но сейчас, чтобы помочь тебе, нам нужно твоё полное доверие. А «позиция», которую вы «обозначили», – Батпыртау снова улыбнулся, как будто ему очень понравились эти два слова, – не позволяет говорить о доверии. Поэтому я должен кое-что показать тебе. Ты ведь умеешь смотреть, не так ли?

– Смотреть? А. Ну да.

– Тогда смотри.

На этот раз не было никакого «белого шума», и Тир легко окунулся в слои чужих эмоций. Он не знал толком, что ожидал увидеть. Наверное, рассчитывал в лучшем случае – на равнодушие. В конце концов, Лонгвиец хотел его убить, а Степан был саронтцем, у которых, по слухам, в крови неприятие «грязи», и то, что сейчас эти двое собирались ему помочь, пункта об убийстве не отменяло. Но Тир совершенно точно не рассчитывал обнаружить спокойное дружелюбное любопытство. Батпыртау не планировал его убивать ни сейчас, ни когда-либо в будущем, если только обстоятельства не вынудят к убийству. Батпыртау был заинтересован в поиске Катрин, потому что хотел опробовать предложенную Ильрисом методику. А ещё начальнику разведки было очень интересно, что же за существо удостоилось от Ильриса-баатура внимания и… покровительства?!!

От изумления Тир разорвал контакт и вытаращенными глазами уставился на невозмутимого Лонгвийца. Тот угощал ворона печеньем, вполголоса объясняя заинтересовавшемуся процессом жеребцу, почему ему нельзя мучное и сладкое, а птице можно.

– Ильрис не умеет открываться, – сказал Батпыртау, – он всегда такой, как сейчас. Взгляни, если хочешь.

Лонгвиец хмыкнул, но обошёлся без комментариев, что Тир счёл знаком согласия.

И взглянул.

Первым слоем было насмешливое равнодушие, очевидное для любого наблюдателя. И Тир не сразу разобрался, что не так, но довольно быстро сообразил, что это обманка, действие всё той же личины. Личину создавала чёрная жемчужина, висящая у Лонгвийца в ухе, – сложная оказалась штука, изучить бы её повнимательней, да некогда.

Тир нырнул чуть дальше – и провалился.

В пустоту.

Ничего там не было. Вообще. Пусто, как будто никакого Лонгвийца не существует, а есть только личина с её наведёнными эмоциями.

Какая-то хитрая иллюзия… высокоуровневая защита. Небанальный подход, это точно. Стену можно попытаться сломать, «белый шум» – расшифровать, зеркало – бывают и такие защиты – разбить. А тут… буквально не к чему приложить усилия. Нырни туда, глубже, и рискуешь никогда не выбраться. Ориентиров-то нет. Эмоциональный вакуум.